Видимо я один из последних, кто пишет воспоминания о своих военных годах. Поскольку этот «труд» должен быть написан очень быстро, я ограничусь только отдельными эпизодами, которые можно увязать с действительностью, либо событиями, которые оставили заметный след в моей жизни.
Конец декабря 1941 г. – январь 1942 г.
После учёбы на курсах военных радистов в Свердловске, не полных два месяца (полный курс 6 месяцев), я и ещё несколько курсантов (всего 11) были направлены в Сталинград для пополнения формирующихся там танковых частей. Старшим группы назначают меня и никакого сопровождающего. До 2003 года это «путешествие», из Свердловска в Сталинград, я считал пустяшным событием, не стоящим никакого внимания. Как известно, в 2003 году группа призывников из Подмосковья была направлена в Магадан для прохождения службы в сопровождении группы офицеров и прапорщиков. В конечный пункт призывники прибыли почти все больными, а один из них умер. Более того, некоторые СМИ распространили такую информацию: «А чему вы удивляетесь?». Это в современной армии обычное явление: и мёрзнут, и болеют, и умирают. Данное событие было раздуто для того, чтобы подставить подножку Министру обороны С. Иванову, который на это время считался кандидатом № 1 на пост Президента РФ.
2 января 1942 года мы получаем необходимые документы, продукты на несколько дней и в ночь на 3-е января в воинском эшелоне, направляющемся на фронт, отбываем из Свердловска. Напутствие: едете до Казани, там сходите и обращаетесь к коменданту станции. Он вам поможет: подскажет, как ехать дальше и пристроит на какой-нибудь эшелон. Помимо Казани предстояло ещё две пересадки: в Рузаевке и Поворино. Моя «руководящая» роль заключалась только в том, чтобы договариваться с комендантами и начальниками эшелонов, а также получать продукты на подпунктах, более чем на три дня продукты не выдавались.
Посадка в Казани прошла без трудов, так как комендант послал с нами одного из своих помощников, который и договаривался. На других станциях было посложнее. Коменданты станций выглядели измученными, издёрганными.
Обычно в мой адрес произносились такие слова: надоел ты мне, вот на таком-то пути стоит военный эшелон, который пойдёт в твоём направлении, иди и договаривайся сам с начальником эшелона, не посадят, жди следующего. Но получалось так, что следующего ждать не приходилось. Удавалось договариваться сразу. Узнав куда и по какой надобности мы едем, а также по чьей команде, место для нас находили. По всей видимости большую роль играла моя молодость, мне было всего 17 с половиной лет, а начальники эшелонов были уже в годах, и обязательно спрашивали, сколько мне лет.
В-общем, вся наша группа прибыла в Сталинград без потерь. И даже никто не заболел. Надо отметить, что зима 1941-42 г.г. была очень суровой. Свердловск проводил нас 30 градусным морозом, а Сталинград встретил более чем 25 градусным морозом.
Май 1942 года.
7 мая мне исполняется 18 лет. 12 мая наш 204-й отдельный танковый батальон (2 роты тяжёлых танков и одна рота лёгких танков Т-60) в составе 90-й танковой бригады участвует а наступлении на г.Харьков в «лоб». Надо сказать, что у меня до этого не было никакой практики новой военной специальности стрелка-радиста: на курсах нас готовили для другой цели, а танки были получены только перед самой отправкой на фронт. Вся учёба состояла в объяснениях бывалых танкистов, пока батальон находился в прифронтовой полосе. Всё приходилось постигать на ходу. Танки КВ на рассматриваемый момент были лучшими в мире: хорошо вооружены, имели надёжную броню и были достаточно быстроходными. В этом на примере нашей бригады вскоре мы убедились.
После небольшой артподготовки поступает команда начать атаку. Все КВ и Т-34 другого батальона начинают наступление. Танки Т-60 батальона следуют несколько сзади. Первая линия немецкой обороны смята сразу, по наступающим немцам открывается огонь. Когда первый танк КВ «напоролся» на мину, движение несколько приостановилось, но потом атака была продолжена. Несмотря на отчаянное сопротивление немцев, в первый день нам удалось продвинуться километров на 12.
В мою задачу входило обеспечение радиосвязи (с этим я полностью справился) и поддержка наступления огнём из пулемёта. Всегда ли я видел немцев при этой атаке? Откровенно, не всегда. Как потому, что они старались укрыться, так и потому, что танк чувствует каждый бугорок, а иногда механику-водителю приходилось обходить препятствия и нужное направление исчезало из моего поля зрения. Но когда мелькнёт немец, то открывался огонь – длинная очередь.
Погиб ли кто от моего огня? Не знаю, так как стреляли и другие. Экипаж танка не ощутил ни одного попадания снаряда или мины в наш танк. А если бы и попал снаряд в танк, то не причинил бы никакого вреда, так как у немцев не было орудия подходящего калибра. В других боях снаряды в танк попадали, но вреда не было. После боя на танке мы нашли несколько царапин от осколков или пуль. У одного нашего танка, который «наступил» на мину, были порваны обе гусеницы, и он надолго вышел из строя. Ещё два наших танка не получили приказ об окончании боя и ушли далеко в немецкий тыл. Никаких сведений об этих двух танках к нам не поступало. Других потерь техники и персонала батальон не понес как в этот день, так и в следующий.
13 мая батальон сделал робкую попытку отбить у немцев некоторые позиции, но сил было маловато, и попытка окончилась неудачей. После этого батальон занял позицию в полукилометре от нашей передней линии обороны и больше, в течение некоторого времени попыток наступления делать не пытался, так как перед ним была поставлена задача: в случае возможного наступления немцев, отразить их атаки.
Никаких боёв в течение нескольких дней, полное затишье, даже на переднем крае обороны пехоты редкая стрельба. Дней через пять позиции батальона, хотя и укрытого в небольшом лесу, превратились в настоящий ад, значительно худший, чем проведённое до этого наступление. Весь лес, в том числе, конечно, и наши позиции, подвергся, как бы теперь сказали ковровому бомбометанию. Пикирующие бомбардировщики Ю-87 и Ю-88 с включёнными сиренами, волнами, одна за другой, с небольшими промежутками, бомбили нас в течение большей части дня. И так ежедневно. В короткие промежутки между «волнами» мы только успевали перевязывать раненых, да перетащить убитых.
Два мессершмидта непрерывно барражируют на низкой высоте, а на высоте 2-х – 4-х км находится самолёт-разведчик «Фокке-Вульф-189», по-солдатски «рама». Полное превосходство немцев в воздухе.
Батальон, не участвуя в боях, ежедневно нёс потери: два-три убитых, четыре-пять раненых. Для танкового батальона это большие потери. Убитых тут же и в тот же день хоронили, раненых вечером отправляли в тыл, когда бомбёжка заканчивалась.
Написанное выше, подчёркивает особенность следующего события, связанного непосредственно со мной. Числа 20-го мая осколком немецкой авиабомбы был тяжело ранен оперуполномоченный контрразведки «Смерш» нашего батальона. Как это произошло я не видел, хотя был недалеко, но был занят другими ранеными.
Когда меня позвали, он был уже перевязан военфельдшером, единственным медработником в батальоне. Был без сознания. Из штаба бригады был получена команда – доставить его немедленно в тыл. Выполнить эту команду было поручено мне. Почему? Не знаю. Здесь же находилось немало офицеров, которым было бы подручнее выполнить данную миссию. Доставить в госпиталь, а его сумку сдать в контрразведку бригады. Это была именно сумка, а не планшетка, которые были почти у всех офицеров. Судя по внешнему виду, сумка была чем-то заполнена. Были и другие распоряжения – сумку береги больше ока. Дали мне «Додж 3/4№» с водителем.
Итак, в машине нас было трое: в кабине шофёр, опер в кузове и я около него. Жаркий майский день, на небе ни облачка, на обозримом пространстве никакого движения. Дождавшись очередного перерыва в бомбёжках, при отсутствии «мессеров» (правда высоко в небе несколько в стороне находилась «рама»), мы выехали, надеясь, что нас не заметят. Дороги сами-то по себе негодные, да ещё изуродованы танками. Так, что большей частью приходилось ехать по полю, почти половина пути без укрытий. Если измерять по прямой, то предстояло ехать примерно 15 км. «Рама» нас заметила, скорее всего, по столбу пыли, который оставляла за собой машина.
Мы не проехали и трети пути, как появился «мессер» и обстрелял нас развернувшись, атаковал второй раз, но больше не появлялся. Мы ни на минуту не останавливались, постоянно находясь в движении. Как нам целыми и невредимыми довелось добраться до места трудно понять. Были ли попадания в машину, не знаю, так как для осмотра не было времени.
Раненый был доставлен в госпиталь, а его сумка в отдел «Смерш». Меня при этом поблагодарили, но никаких вопросов на месте, ни потом не задавали. Никаким допросам я не подвергался. В то время я думал только об одном, что выполняю важное поручение, никаких других мыслей не возникало. Сейчас же, особенно под воздействием просмотра фильма «Диверсант» у меня возникают другие мысли: а ведь меня послали на верную смерть. Возможно оно так и было, потому что правильно было послать не меня, а какого-нибудь офицера. И только какое-то чудо спасло нас от гибели. Поскольку я упомянул фильм «Диверсант», не могу не высказать о нём в целом. Как же можно исказить всё, что было на самом деле. Я это говорю не только потому, что сказано только что. Не будучи разведчиком, позднее, уже на правом берегу Днепра в наступательных операциях наших войск на рубеже 1943-44 г.г. приходилось участвовать в разведывательных операциях, поэтому я войну знаю с разных сторон. Никто над разведчиками не издевался, их ценили, уважали, берегли от посторонних глаз.
5 июня – вторая половина 1942 года.
Чтобы не подвергать батальон полному разгрому, вскоре после описанных событий, он, как и вся бригада, был отведён дальше в тыл, откуда начиналось наше наступление. Я же один был оставлен с радиостанцией на переднем крае вместе с пехотой для наблюдения за немцами. Четыре раза в день осуществлялись сеансы связи в определённое время. Предусматривалась и срочная связь, но такой ни разу не было, так как всё время моего пребывания здесь, обстановка была спокойная, исключая последний день. Каждое утро ко мне приезжал старшина батальона, доставляя продукты питания на целый день: ведро(!) супу, котелок каши, хлеб, другие продукты. За селёдкой я сам лазил в кузов машины и из бочки брал сколько хотел. Никогда в жизни я не видел больше селёдки с такой широкой спиной. Продуктами я делился с пехотой, но и они мне при необходимости помогали, в частности, брили. У нас установились очень хорошие отношения.
Дважды, за время моего пребывания, а это около двух недель, по немецким позициям ударяли наши «Катюши». До немецких позиций было примерно было примерно около 300-400 м. Это было моё первое и единственное видение на близком расстоянии результатов воздействия реактивных снарядов «Катюши». Хотя ни один снаряд, выпущенный «Катюши» вблизи наших позиций не разорвался (бывало и такое) наши окопы ходили ходуном: со стен окопов осыпалась земля, от вражеских позиций долетали комья земли, осколков я не видел. При разрыве снарядов вверх взлетали комья земли, куски брёвен и досок, наблюдалось яркое пламя, как будто горела сама земля. Над немецкими позициями поднимались столбы дыма, которые тут же соединялись в сплочённую стену, шириной по фронту более полукилометра, высотой не менее 100 метров. На сколько облако распространялось в глубину, с наших позиций видно не было. Через некоторое время поредевшее облако с запахом гари доходило и до нас. То, что мы могли наблюдать позднее, так это развороченная земля, кустарник, деревья. Впечатление такое, что там ничего не осталось живого.
Было ли у немцев подобное оружие? В первой половине 1942 года у немцев ничего подобного не было. Впервые, на моей памяти, в Сталинграде, в конце 1942 года наши позиции обстреливались из шестиствольного миномёта, по солдатской интерпретации «Ванюша». Но это оружие не шло ни в какое сравнение с нашими «Катюшами» по поражающей способности.
Как только раздавался примерно такой звук: уа-уа-уа, все уже знали, что идёт стрельба из шестиствольного миномёта. Звук долетал быстрее снарядов. Особенность – не все снаряды-мины разрывались.
5-го июня, рано утром, на соседнем участке фронта, началось немецкое наступление, о чём мы догадывались по ожесточённой стрельбе. Стрельба была открыта и по нашим позициям, с нашей стороны был открыт ответный огонь. Даже я из своей винтовки расстрелял одну обойму. К концу дня за мной приехал начальник связи батальона. Не забыли. Давай быстрее собирайся. Рацию быстро погрузили. Говорю, мне надо снять антенну с дерева. Бросай её, на соседнем участке фронта немцы прорвали оборону, батальон получил приказ закрыть брешь, нам надо успеть. Успели.
С этого момента начались непрерывные ежедневные бои, постоянное отступление. Батальон бросали с одного участка на другой, туда, где была самая напряжённая обстановка. Из этих боёв я выделю два наиболее значимые.
20 июня идёт бой за одну деревню, оба батальона вместе с пехотой занимают позицию примерно посредине деревни. Непрерывная интенсивная стрельба из всех видов оружия с обеих сторон. Кроме того, наши позиции подвергаются непрерывной штурмовке «мессерами», которые один за другим обстреливают нас из пулемётов и сбрасывают небольшие бомбы. Штабы почти перемешались с танками. Я единственный радист, которому удавалось поддерживать связь с другими рациями нашей бригады, некоторое время через меня передавались команды другим. Наконец прибегает солдат, стучит по танку и передаёт командиру танка, чтобы я немедленно явился к начальнику связи бригады. Командир танка отпускает меня. При такой интенсивной стрельбе покинуть танк можно только через нижний люк, напутствуешь: как только выберешься из-под танка, постучи, а то мы ещё раздавим тебя. Танк должен часто менять позицию, как по приказу, так и потому, чтобы к нему не прислонялись. Быстро добираемся до радиостанции штаба бригады. Радиостанция размещена в кузове автомашины, который закрыт брезентом. Куда делись штабные радисты, даже спросить некогда, около рации только один начальник связи бригады, майор в годах. Раньше я с ним встречался всего раза два-три. И так мы вдвоём в машине. Садись и работай. Непрерывно поступают донесения от командиров рот и команды от командира бригады. Даже записать или зашифровать нет времени, но и полностью открытым текстом передавать тоже нельзя. Всё на память. У нас радистов были разработаны свои условные обозначения, названия. Нужна определённая виртуозность, чтобы понимать друг друга с полуслова.
Если немцы нас подслушивают, то наш нехитрый шифр быстро разгадают, но всё равно на это уйдёт какое-то время, а это в быстротекущем бое через это время секрет уже не секрет.
Периодически пули прошивают брезентовый верх и пол, изредка это делают осколки от разорвавшихся бомб. Но за это время боя ни мы, ни радиостанция ни разу не были даже задеты. В танке как-то было спокойнее.
Что увидел на моём лице старший не только по чину, но и по возрасту, мне неизвестно. Или озабоченность, или страх, а мне спокойно так говорит: наша с тобой участь такая, спрятаться мы не можем, даже выскочить из машины не можем, надо работать. Сегодня судьба бригады в наших с тобой руках. Сумеем обеспечить бесперебойную связь – спасём бригаду, не сумеем, - бригада окажется в катастрофическом положении. Его спокойствие передаётся и мне, и я уже почти не обращаю внимание на бой. Непрерывно связываюсь с командирами рот, запрашиваю обстановку, о силах и передвижении немцев, о наших потерях, о стабилизации или изменении наших позиций. Передаю им команды комбрига о необходимости дальнейших действий. Вблизи нашей машины под сенью большого дерева, у стены дома импровизированный штаб бригады во главе с комбригом, здесь же командиры обоих батальонов. Перед нами то ли на пеньке, то ли на какой-то подставке разложена карта. Связующим звеном между штабом и мной начальник связи бригады.
Часа в три дня бой несколько утих, и мне удалось сбегать перекусить и вдоволь напиться холодной воды, а это через два дома, метров через 50, но я не успел вернуться к рации, как снова началась штурмовка. Услышав бой, падаю на землю около дома. Одна из бомб взрывается поблизости, на меня летят комья земли. Вдруг сильный удар по ногам в районе колен. Думал всё, боялся пошевелиться. Это ударило меня куском рамы. Немного порваны брюки, ноги поранены осколками стекла. Всё в порядке. Снова работаю на рации.
Солнце клонится к закату, бой постепенно утихает, вражеские самолёты больше не появляются, к нам сюда стягивается бригада, все страшно устали.
Доставили отличный ужин, танки восстановили боезапас, похоронили убитых, раненых отправили в тыл. Надо бы отдохнуть, но отдыхать некогда, находимся в полукольце. Только благодаря умелым и смелым действиям нашей бригады, противнику не удалось прорваться здесь.
Но и бригада понесла потери, особенно 206 отд. (танки Т-34). Наш батальон сохранил все 5 своих КВ и несколько танков Т-60. Получен приказ отходить и занимать новые позиции. Это был ещё организованный отход.
6 июля.
Последний бой во время данного отступления. Жаркий июльский день, точнее утро. Наш 204 отб. Занимает оборону на восточной возвышенности небольшой ложбинки, на опушке леса. Приказ: биться до последнего, и ни при каких обстоятельствах не оставлять позиций. Других воинских подразделений поблизости нет ни танков, ни пехоты, ни артиллерии. Не видно даже сапёров. Руководство бригады вместе с остатками 206 отдельного батальона (все танки потеряны) отозваны и связи с ними нет. С ними ушла и основная часть наших тылов. Мы остались одни. Вот уж воистину 204 отдельный танковый батальон. И как вскоре мы убедились, к тому же ещё и забытый батальон. Мы одни и против нас мощь немецкой армии. На наше счастье, ни в этот день, ни на следующий день немецкая авиация на нашем участке не появлялась. Наши танки (4 КВ) были расположены компактно, но так, чтобы подстраховать друг друга. Между ними и по флангам, несколько сзади танки Т-60, основная задача которых состояла в том, чтобы сохранять основные силы от вражеских лазутчиков, а также встретить огнём из своих пулемётов и пушек вражеских миномётчиков.
Наконец, на западном склоне появилась большая армада немецких танков. Тут же по ним был открыт огонь из танковых орудий. В этом сражении на них легла очень большая нагрузка, пулемёты работали очень редко, только позднее.
Несколько вражеских танков загорелось сразу. Со стороны немцев также был открыт огонь, но он не принёс никакого вреда. Первая и вторая немцев были очень сильными и упорными, лезли прямо напролом, но были отбиты после потери нескольких танков. Натолкнувшись на такой интенсивный огневой заслон, немцы прорваться не смогли и отошли. Позднее стали появляться мотоциклисты, но были отогнаны пулемётным огнём. В течение дня немцы провели ещё несколько атак, но результат был тот же. Попутно отмечу, что радистам как таковой работы не было, так как связываться было не с кем, наши танки были в пределах видимости, других воинских подразделений нет, неизвестно даже, где штаб бригады.
Когда день закончился, на поле насчитали, визуально, 32 сгоревших и горевших танка противника. Мы к ним не приближались, так как наши силы были очень малы. Мы не потеряли ни одного танка, ни одного человека.
Никто даже не был ранен. Поздно вечером комбат с офицером связи отправил письменное донесение, в надежде, что оно дойдёт до адресата.
Батальон провёл очень тревожную ночь. Было две причины для беспокойства. Первое. Вдруг с утра нас атакует немецкая авиация, тогда исход боя может оказаться другим. Второе. В течение всего дня мы не слышали боя ни слева, ни справа, не оказаться бы в окружении.
Утром следующего дня бой возобновился, но немецкие атаки осуществлялись уже меньшим количеством танков. Видимо часть танков была переброшена на другие участки фронта. Атаки были какие-то робкие, скорее с разведывательными целями, чтобы мы не были переброшены на другие участки. Немцы же не знали, что связи у нас нет, а про нас и забыли ещё. И всё-таки в это день было подожжено 4 танка противника, мы потерь не понесли. Боёв слева и справа опять не было слышно.
Вечером всё руководство батальона собирается на совещание. Что делать? Приказа об отходе нет. Позднее выяснилось, что приказ был, но до нас не дошёл. Связи нет и неизвестно с кем её устанавливать. Немцев мы не пропустили, с поставленной задачей справились. Боеприпасов мало, пополнять нечем. На следующий день наверняка появится немецкая авиация, от которой нет никакой защиты. Судя по атакам на следующий день, немцы хотят нас окружить. Решили отходить, другого выхода нет. Отход без приказа очень ответственное решение, хотя ещё известно сталинского приказа не было.
Часов около двух ночи, как только начала рассеиваться темнота, батальон приступил к отходу. На тот случай, если немцы уже в нашем тылу, наша небольшая колонна двигалась в такой последовательности: первым шёл танк КВ, следом танки Т-60, которые со своей высокой маневренностью, могли быстро выскочить из-за КВ, далее двигались автомашины, замыкали движение остальные танки КВ, к исходу дня мы продвинулись всего на 20 км, не встретив ни своих, ни немцев. Немцы нас не преследовали. Вот тут-то мы и поняли, что наш батальон забыт. Все мосты были взорваны, дороги заминированы. Каждая речушка была препятствием (всего четыре). Перед каждой приходилось останавливаться и производить разведку, что делать дальше? Одну мы могли форсировать без дополнительных усилий. Но автомашины и Т-60 сами перебраться не могли, их приходилось перетаскивать на буксире. На других речушках приходилось сооружать из брёвен и досок переправы.
При сооружении переправ два танка КВ с экипажами находились в полукилометре, для возможного отражения немецких атак. Переправы за собой взрывали. Видимо поэтому немцы не смогли ни разу к нам приблизиться.
К концу второго дня впервые встретились с нашими частями. Это были сапёры. Мы увидели установленные, но ещё не замаскированные мины. Сапёры, считали себя самыми последними. Им было приказано взрывать мосты, минировать дороги, так как по приказу все наши части уже отошли и западнее никого нет. И дальше строить переправы уже не приходилось Непрерывное движение к Дону. Дороги забиты военной техникой, гражданскими повозками на конной тяге и ручными. И всё это движется сплошным потоком к Дону. К Дону направляются не только русские, в большом количестве летят и немецкие бомбардировщики. Дороги не бомбят, видимо стараясь всю эту движущуюся массу захватить, пленить. Вся мощь немецкой авиации брошена на бомбёжку переправ через Дон, которые защищаются только зенитными орудиями, наше авиации не видно. Сапёры творят чудеса, восстанавливая разрушенные переправы. Наше преимущество состоит в том, что у нас, в основном, гусеничный ход и может двигаться не только по дороге. На пути к переправе по разным причинам пришлось взорвать все свои танки КВ, добрались только три танка Т-60, но все наши автомашины.
Переправились через Дон и, собравшись вместе, не досчитались и половины состава батальона, начавшего наступление 12 мая.
Впереди меня ещё ждали три года, проведённые в боях и походах. Оборона Сталинграда. Долгий путь от Сталинграда до Праги. Два ранения, участие в разведках. Освобождение Чехословакии и её столицы. Бои после Победы западнее Праги с частями СС, в том числе РСА, не желавшими сдаваться. Борьба с бандеровцами в Западной Украине.
Мой боевой путь завершился в конце июля 1945, когда 4-й гвардейский Кантемировский танковый корпус, и я в его составе, был переброшен из Западной Украины в подмосковный город Наро-Фоминск. Корпус был преобразован в парадную дивизию.
Декабрь 2014 года.