Муравьев Николай Васильевичродился в деревне Лубеньки , что не так далеко от поселка Лух. Учился в Покровской  школе в деревне Котово. С  детства любил заниматься рисованием. Его карандашный рисунок «Наша школа», изображающий деревянное здание с елями погруженными  в снег, был опубликован в довоенном альбоме работ победителей юных художников Ивановского края. После школы поступает в Палехское художественное училище. Выбывает со второго курса из-за проблем со зрением. В 1940 году призывается в армию, служит в Белоруссии, там его и настигла война. В одном из боев июля 1941 г.  был ранен и  потеряв  сознание оказался в плену у захватчиков. Как и было положено у фашистов ему с другими военнопленным предстоит пройти через ад немецких концлагерей.

«В годы войны мне пришлось испытать горькую участь узника фашистского концлагеря смерти Бухенвальда и пережить нечто большее, чем сама смерть. А сначала была страшная прелюдия фашистских лагерей под открытым небом без единой крыши, под палящим солнцем, а потом холодными осенними дождями и заморозками. № 307 – лагерь Бела-Подляска в Польше, на песчаном поле, затем № 310 в Германии под Гамбургом—на болоте. Голод, холод, зверские побои, инфекционные болезни, гангрены разъедаемых червями и вшами ран. Почти полное отсутствие воды и пищи, 100 граммов эрзац-хлеба пополам с древесными опилками в день, или кружка так называемой баланды из гнилой брюквы и картофельной ботвы, что выдавалось еще не каждый день.»

 Это все было на самом деле. Удивляюсь человеческой жестокости. Фашисты попрали все  мыслимые нормы человечности. 

«Часто свершались массовые побеги, но ослабших людей косили пулеметные очереди с вышек охраны на проволочных заграждениях, а тем, кому удавалось вырваться за них, далеко уйти не могли от погони гитлеровских автоматчиков с овчарками. Пойманных казнили методом средневековой дыбы, подвешивали за руки к столбам заграждения, и они в муках умирали у всех на виду.»

Для тех, кто попал в лагеря смерти в начале Великой Отечественной войны шансы на будущее были равны нулю.

«Во мне едва теплилась жизнь за счет клеток молодого организма. Порой не было сил, чтобы подняться с земли, руки и ноги были налиты свинцовой тяжестью от опухоли, рана в руке ныла, разъедалась, грозя гангреной. Приближалась крайняя грань дистрофии от голода, но организм продолжал бороться со смертью. Каждый тот день врезался в мою память болью, как осколки в тело. Из 310 лагеря в наглухо закупоренных вагонах большую группу оставшихся в живых доставили в Веймар в Тюрингии. 

Город Гете, Шиллера, Баха был опутан паучьей свастикой.

Выгрузка живых, мертвых производится как выгрузка дров. Их сбрасывают из вагонов на платформу. Раздаются дикие окрики эсэсовского конвоя: «Schnell, russen Schweine! Alles Caputh!», рычание овчарок, натренированных на человеческой крови. Фашисты с издевательской целью провели колонну улицами Веймара, чтобы показать населению как выглядит Красная Армия, предвкушая скорую победу над большевистской Россией и овладение Москвой.

 А в это время под Москвой Красная Армия накапливала силы, чтобы разгромить и отбросить далеко на Запад гитлеровские войска.

 Нацистское население швыряло в нас камнями, корчило рожи чертиков, они подставляли свои пальцы ко лбу. Ведь им говорили в школах, что у русских на лбу растут рога. Подгоняемая пьяным конвоем с овчарками на поводках, колонна истерзанных, измученных людей двигалась по шоссе в гору, поросшую буковым лесом, шоссе будет потом называться кровавой дорогой горы, на вершине которой стоял Бухенвальд. Это было страшное зрелище шествия живых скелетов, обтянутых кожей, полураздетых и босых.

К вечеру 18 октября 1941 года перед нами была раскрыта пасть железных ворот Бухенвальда с издевательской надписью: «Каждому — свое». Мир еще узнает, что означали эти слова! Низкое приземистое здание за высокой оградой с квадратной трубой, изрыгивающей шлейф черного дыма и пламени на ее вершине. Мы еще не знали, что это крематорий, к которому нас подвели ночевать у его забора перед «омовением» в бане лагеря. Первая ночь полная кошмаров на каменной щебенке апельплаца.» 

Лагерный номер, который он получил был 29753.

Он вступает в ряды неготовых мириться с ужасами нацистов, пишет от руки подпольные газеты, украшает их рисунками. Поднимает вместе с другими дух в чуть живых людях.

Работает на каменоломни. Условия на столько тяжелые, что путь оттуда только на пашни в виде пепла. Жизнь покидает его.  Конец, но уж нет! Слышит «Муравей. Муравей Вставай!» Он попал в барак, где его узнал товарищ по службе. Он невероятным образом оправился через какое-то время. Фашисты собрали его и других пленных, запихнули в вагон. Отправили по рельсам в неизвестность. Чудо! Удается спрыгнуть с вагона. Теперь бежать, и только бежать, от собак и пуль. Это было уже в Чехословакии. Ему предстоит оправиться от прошедших страданий. Неравнодушные люди  выходили его, а война уже заканчивается. Николаю Васильевичу Муравьеву предстоит участвовать в освобождении Праги 9 мая 1945 года …

Возвращение домой. Дверь скрипит. Он слышит голос матери: «Коля, это ты, живой!» Никто уже не ждал увидеть его в родных Лубеньках, в деревянном доме под старыми ивами, где он шесть лет назад перед отправкой в армию  посадил молодую  липу как знак того, что нужно во чтобы не стало вернуться в родной дом.