Согнутые временем, но не сломленные воспоминаниями, жили в старом доме фотографии. На одной из них, черно-белой и выцветшей, смотрел на меня строгий, но добрый взгляд моего деда. Его звали Валентин. Он прошел Великую Отечественную войну, но никогда о ней не говорил. Девятое мая было для него особенным днем. Он надевал свой старый пиджак, к которому были приколоты две медали за отвагу, и молча ждал нас. Мы, его дети и внуки, собирались за большим столом, звучали тосты, пелись песни военных лет, а дед сидел, опустив голову, и слезы тихо катились по его морщинистым щекам. Мы не понимали тогда его молчаливой скорби. Война для нас была историей, черно-белым кино, а для него – живой, кровоточащей раной.
Он был мудрым человеком. После войны, вернувшись домой, он поступил сначала в один институт в Москве, потом во второй – уже в родном городе. Стал руководителем автобазы, и все его уважали за ум и справедливость. Он умел простыми словами объяснить самые сложные вещи. Но о войне – молчал.
Лишь спустя много лет, , изучая открытые ныне старые архивы в Интернете, я наткнулся на пожелтевшую вырезку приказов о награждении. В них скупо рассказывалось о подвигах санитара Манакова Валентина, который под шквальным огнем выносил раненых с поля боя. А в следующем приказе – о стрелке, который, после гибели командира, поднял оставшихся солдат в атаку и захватил в плен группу немцев. Это был он, мой молчаливый дед.
Позже, от мамы, я узнал, что он начал войну совсем юным, едва окончив школу. Был медбратом, видел столько боли и смерти, что, наверное, хватило бы на несколько жизней. Потом, в одном из боев, когда погиб командир, он, вчерашний мальчишка, взял на себя командование. Страшно представить, что он тогда чувствовал.
И еще она рассказала мне о маленькой иконке , зашитой в гимнастерку его матерью. На ней. был  образ Богородицы. Дед свято верил, что именно эта молитва матери хранила его от пуль. Он говорил, что чувствовал ее защиту в самые страшные моменты, и это придавало ему сил идти вперед, сквозь свист пуль и грохот взрывов.
После Кенигсберга, где для него закончилась война с Германией, его отправили на Дальний Восток – воевать с Японией. И об этом периоде его жизни мы ничего не знали. Он вернулся домой лишь после двух войн, с глубокими шрамами в душе, пройдя сложный путь без единого ранения.
Он прожил долгую жизнь, вырастил троих детей, дождался 4 внуков и двух правнуков . Мы знали его как умного, доброго и справедливого человека. Но за этой внешней сдержанностью скрывался герой, прошедший через ад войны. Его молчание на Девятое мая было не просто грустью – это была память о тех, кто не вернулся, о пережитом ужасе, о цене Победы. Слезы, которые он не мог сдержать, были криком его израненной души, безмолвным рассказом о войне, которую он так и не смог произнести вслух. Бабушка рассказывала, что после войны он ещё 20 лет во сне  кричал “В атаку !”.
Теперь, глядя на его фотографию, я вижу не просто мудрого старика, а молодого солдата, прошедшего сквозь огонь и смерть, сохранившего в своем сердце веру и человечность. И я понимаю, почему он молчал. Слова были бессильны передать тот кошмар, который он пережил. Его слезы говорили громче любых слов. И теперь, в День Победы, вспоминая его, я не только горжусь его подвигом, но и скорблю вместе с ним о той страшной цене, которую заплатила наша страна за мирное небо над головой.