Отрывок из статьи:

"..Недавно в очень похорошевшем сквере у памятника генералу Карбышеву собирались в День узников фашизма те, кто знает об ужасах войны не понаслышке. Прочитав о восстановленном памятном сквере, Петр Максимов попросил заглянувшую к нему дочь: 

-Нина, свозишь меня туда, а? Мне ведь тоже есть что вспомнить. 

Прошлое-то не уходит куда-то вдаль, не исчезает бесследно, оно всегда с тобой, это любой пожилой человек подтвердит. 

Тогда он в Комсомольске-на-Амуре жил и всерьез готовился в армию. Спросите-ка сейчас молодых, что такое РОСТО. Вряд ли знают. Те, кто постарше, припомнят ДОСААФ. А для 78-летнего Петра Максимова и его сверстников Осоавиахим, который и стал впоследствии ДОСААФом, а потом РОСТО, был неотъемлемой частью их молодости. 

Максимов ходил в комсомольский аэроклуб и радовался каждому тренировочному полету на маленьком “По-2”: сначала пассажиром, то бишь учеником, но вскоре уже и за штурвалом. И когда в 1940 году Петра призвали в армию, направили его, естественно, в авиацию. 

Учился он в Амурской области, и вся учеба для Максимова и его товарищей была счастьем: и в классах, где осваивали технические занятия, и, конечно, в небе – отрабатывали взлет и посадку, элементарные маневры, а мечталось уже о петле Нестерова, о девушках, провожающих восхищенными взглядами крутящийся под облаками самолет… Летчиков в те времена уважали. 

Но офицером авиации после учебы Петру стать не довелось: его группу выпустили сержантами. Обучение свернули, назвав его ускоренным курсом. Потому что началась война, и уже весной 1942-го на Северо-Западном фронте Максимов летал на боевых самолетах. 

Чудом – после того, что пережил потом – сохранилась в его семье пожелтевшая вырезка из фронтовой газеты “Воздушный снайпер”. Адрес редакции: полевая почта 2089. Под заголовком “Молодой истребитель” сержант И. Машанов написал о замечательном парне Петре Максимове, который всего несколько месяцев назад прибыл в войсковую часть, а летает наравне с опытными пилотами, не хуже признанных асов, в воздушном бою ловкими маневрами обходит фашистские самолеты и подводит их под удар. 

Эту заметку он послал тогда родителям в Комсомольск – и забыл, а мать сберегла. Как и пришедшее осенью 44-го письмо от командира части Скорынина: “Уважаемые Василий Дмитриевич и Анна Епимаховна! Высылаю справку о награждении вашего сына гвардии старшего лейтенанта Максимова Петра Васильевича, не вернувшегося с боевого задания 22.10.44 г.”. 

Несет Петр Васильевич в дом воду из собственноручно устроенного во дворе колодца и думает – как же мы в лесу без воды трое суток были, пока до какого-то ручья не добрели, в это ж и не верится сейчас. А ведь выжили, дошли, вернулись! 

Было это в октябре 44-го, когда в страшном воздушном бою противник подбил сразу несколько истребителей. Летчики, кто остался жив, выпрыгнули с парашютами из горящих машин над огромным дремучим лесом. Там нашли друг друга и вместе стали продираться сквозь чащобу. Брели больше недели, оборванные, изможденные, голодные, но из леса таки выбрались и дошли до своего аэродрома. 

И снова Максимов оказался за штурвалом “Лагг-3”. Это был уже не первый его самолет – к тому времени Петр сбил четыре фашистских, но и его “ястребки” противник дырявил, поджигал. 

- Между собой мы шутили, называя “Лагг” “летным авиационным гарантированным гробом”, - рассказывает Петр Васильевич. – Любили свои “ястребки”, но они, конечно, были далеки от идеала: и не очень защищенные, и скорость всего 350 километров в час, а у “мессершмиттов” 550. 

Истребители принимали на себя первый огонь, прикрывая штурмовиков или бомбардировщиков. Это было обычной боевой тактикой и не обсуждалось. 

- Мне долго везло, - считает Максимов. – Наверное, дело в том, что я приноровился маневрировать. Смотрел, как говорится, во все глаза: как только хлопки из носа “мессера” появились, то есть очередь пошла, так я сразу немножко вниз нырь – и очередь мимо. Ну а когда уж не повезло и с двух сторон ударили, то загорелся, как факел. 

Его сбили под Шяуляем, и раненый гвардии старший лейтенант, награжденный орденами Отечественной войны второй степени и Красного Знамени, попал в плен, в концлагерь. Там ему, к слову, отодрали прикрученный к гимнастерке орден, так что документы на него у Петра Васильевича есть, а самой той награды нету. 

Бежал он из плена, еще на пути в лагерь, трижды, и каждый раз его ловили. А вот четвертый раз оказался успешным: они бежали из концлагеря небольшой группой, воспользовавшись неразберихой, что случалась у гитлеровцев на исходе войны. Невероятно, но факт: Петр снова, как и после блужданий в лесу минувшей осенью, нашел свою авиачасть и явился в штаб. Обгоревший, худой, в чем душа держалась – непонятно, и все же это был тот самый прославленный полковой газетой “молодой истребитель” Максимов, замечательный парень. 

Но летать ему больше не позволили, отправили в Уфу на длительную проверку, а потом из армии демобилизовали: человек был в плену, ну и… мало ли что? 

- Такое правило тогда было, - разводит руками Петр Васильевич. – Впрочем, я на Сталина за это не в обиде. Мне ведь довелось видеть и тех, кто сломался, пошел на сотрудничество с фашистами – власовцев, например. Так что людям после плена не доверяли: вдруг завербовали, вдруг шпион?"...