«…22 июня 1941 года днем мы с Тасей были в городе. На улице Воровского у школы нам встретился мой друг Даниил Харин и сообщил о начале войны.
24 июня на Бобинский сельсовет поступило 6 повесток: Григорию Федоровичу Прозорову (председатель колхоза «Красная Армия»), мне (в «Жестянку») и 4 штуки в сторону деревень Касьяновы-Кусакины. 25 июня явка в военкомат на ул.Энгельса за драмтеатром.
В тот день военкомат отправлял пять команд по 70-100 человек. Соберут команду, построят, проверят по списку. Выходит комиссар военкомата майор Гребенев. Принимает рапорт, подписывает документы и на вокзал.
Много было пьяных – почти все пьяные, но процентов 10- очень пьяные. Их садят и кладут на грузовую машину и везут до вокзала позади колонны.
Отправили 4 команды, я находился в пятой. Построили нас, вышел комиссар, взял список, но тут с крыльца крикнули: «Товарищ майор, Вас к телефону - обком партии». Минут через 5 он уехал на легковой машине, нас распустили на траву.
Через полчаса майор вернулся, нас построили. Заместитель комиссара ст. лейтенант Корчагин объявил: «Распускаем вас по домам, до востребования. У кого в городе есть знакомые - оставьте у них вещевые мешки, чтобы зря не носить взад-вперед. Вызовем, может быть через день, два, пять дней, через неделю». Радости не было границ.
Я вспомнил… Утром переезжали из Дымкова на лодке. Напротив сидела цыганка, обратилась ко мне: «Дай погадаю». Ответил: «Не верю». – «Дай папироску». Достал, отдал штук 10. Она от нечего делать начала мне пророчить. И то, и се, и пятое-десятое… «Ты не ожидаешь и не поверишь, но сегодня обратно будешь дома». Эта фраза меня обозлила. Огрызнулся: «Перестаньте!»
Вечером на обратном пути на реке и в Дымково все посматривал, не попадется ли эта цыганка, позолотил бы щедро. Пророчество цыганки – совпадение, но удивительное. Этот эпизод для меня остался самым ярким в дни призыва.
Комиссар и его заместитель Корчагин запомнили меня, еще когда я призывался в армию. В 1936 году меня зачислили в нестроевую, т.к. на машстройзаводе, работая на токарном станке, дважды попадали в глаз стальные осколки. Сделали две операции, зрения в правом глазу осталось 10 %.
А нестроевиков 5 лет подряд собирали и обучали в Вишкиле с весны до осени. Я тогда несколько раз был в военкомате, просился в армию на два года. Майор Гребенев, учитывая мое среднее образование (а тогда большинство призывников были малограмотны или неграмотны), отправил меня в артиллерийский полк на Дальний Восток.
Особенно хорошо они запомнили меня с 1939 года. Тогда в селе Митино мы подготовили около сотни призывников, и комиссия военкомата приняла наш строй с оценкой «хорошо».
Проводив комиссию, тут же в Митино устроили пирушку. Командир сборного пункта – председатель сельсовета Михаил Алексеевич Бушуев (между нами Суворов), политрук –заведующий школой Василий Азарович (Кутузов), командир 1-го взвода – Л.И.Я. (Барклай де Толли), командир 2-го взвода – учитель школы Николай Шихов (Багратион) –убит на фронте.
До сих пор, встречаясь с Михаилом Алексеевичем, взаимно приветствуем, шутя –Ваше сиятельство.

С первого дня мобилизации нам с Тасей выпала доля прочувствовать на себе «сладость» провожания. И этот случай для нас явился полезным. Благодаря ему, мы каждый день, прожитый вместе, принимали, как благодарство от нашей судьбы.
В скором времени узнал от Корчагина, что нас, группу сержантов, было назначено направить в школу для переподготовки на офицеров. Но первый набор был закончен, и нас оставили в резерве.
В военкомате было много работы, каждый день отправляли сотнями. Меня привлекли по оформлению документов. Я предложил кандидатуру Андрея Павловича (братана), взяли и его. Работал в военкомате около месяца.
Началась мобилизация токарей и слесарей в г.Ижевск на оружейный завод. Мобилизовали и меня, документы были направлены в Ижевский военкомат.
Из-за отсутствия прямой железной дороги добирались через Свердловск. На заводе в Ижевске огляделся, узнал обстановку, и как бывший жестянщик, переговорил с механиком цеха. Он предоставил место жестянщика, на работу которого был большой спрос. Это меня очень устроило, т.к. на верстаке сам планировал работу.
С области на завод было мобилизовано около 11 тысяч человек. Почтовые ящики забивались до отказа. Письма ложились на землю, придавливались кирпичом. Работали по 12 часов.
По совету профкома я подготовил заявление от имени Таисии на директора завода о разрешении приехать в Ижевск. Заявление с 2-мя справками было переправлено в Кировский обком.

15 декабря 1941 г.
Тася живет две недели. Приехала 2 декабря. От Ложкиных (из деревни) отправилась 22 ноября, четыре дня жила в Кирове на вокзале. Выехала из Кирова 26-го товарным поездом без билета. Намерена была ехать до Свердловска, но вышла с поезда на станции Балезино. На Балезино жила не один день и 1 декабря выехала с грузовым автобусом в Ижевск. Приехала в Ижевск 2 декабря в 3 часа дня. За дорогу заплатила 50 рублей. Я пришел с работы в 8 час. 30 мин. Встретил ее, и пошли за багажом с санками.
…С первых чисел декабря начались на фронтах контратаки наших войск. Взяли обратно Ростов, Тихвин… Прорвали оцепление вокруг Москвы.
Немецкие газеты пишут о сильных снегопадах и больших морозах, а наши газеты отвечают - снегопадов настоящих еще не было, зима нынче поздняя и наступает медленно. Морозы около Москвы были в среднем –3-5 градусов. Настоящая русская зима еще впереди. 7 декабря началась война на Тихом океане…
Каждый день с Тасиного приезда носил с завода в консервной банке суп. В последние дни варили гречневый суп.
Сегодня Тася с утра стояла в Черезовом переулке за коммерческим хлебом, который привезли только в 4 часа. Очередь нарушилась. Публику разгоняли с помощью конного милиционера, но наладить не смогли. В 7-м часу пришла домой без хлеба.
В квартире температура доходит до 5 градусов, спасает только стеженое одеяло.
Нормы на продукты работникам первой категории:
хлеб –800 граммов в день, мясо – 2200 граммов в месяц, крупа, макароны – 1500 граммов, сахар и жиры – по 600 граммов в месяц.

2 марта 1942 г.
Живу с куревом. Выкупил рубашку нижнюю по промтоварной карточке и на другой день сменял на рынке на 3 стакана табаку. Майка без рукавов на рынке стоит 55 рублей. Деньги на рынке потеряли свой вес. Все предметы первой необходимости можно только выменять. Самые ходовые предметы обмена – хлеб, вино, табак. Сегодня в цех повесток на фронт не было. Не знаю, что будет дальше.

…Не нужно слишком заботиться о чужом мнении о себе. Чем меньше о нем думаешь, тем скорее понимают твои качества люди.
Не бойся, что люди только плохие твои качества и видят. Честные люди выше оценят твои качества и больше видят в тебе положительных сторон, чем ты сам.
Надо только думать и помнить об одном: придерживайся таких поступков и действий, какие ты ценишь в других людях.
Полезно запомнить и то: в тебе есть некоторые качества, которые ты сам считаешь мелочами, а иногда и не замечаешь, но которые быстро бросаются в глаза людям и создают глубокое и отрицательное впечатление.

…18 января 1942 года Указом Верховного Совета СССР наш завод № 74 за образцовое выполнение заданий правительства, за успешное освоение новых видов вооружения награжден орденом Ленина.
В ночь с 18 на 19 января на заводе (в нашем цехе в 6 утра) были заместитель наркома вооружения (бывший директор завода) Новиков и К.Е.Ворошилов.

4 марта 1942 г.
За последние дни в цехах завода появилась смесь льняного и подсолнечного масла для смазки станков. Масло быстро нашло применение…
…Я не люблю цифру 13, считаю ее несчастливой и стараюсь избегать. А рабочий номер мне достался 169, т.е. 13 в квадрате.
…На заводе № 71 выдали по 100 граммов легкого табаку. Рабочие говорят – это потому, что им не дали орден.
… Один врач-женщина возвратилась в Ижевск. Была на фронте и лежала в ленинградском лазарете. Говорит, что Ленинград окружен, Детское Село, Гатчина и Петергоф заняты. Рабочим дают 250, иждивенцам – 125 граммов хлеба.
Дров нет, трупы хоронят в снегу. Удивилась, что в Ижевске бегают по улицам кошки и собаки…

24 апреля 1942 г.
Выдали к 1 Мая табак, пачка на человека. Выдали утром по всему корпусу. Дымом чуть не сорвало крышу…

Работа кровельщика-жестянщика против токарной работы интересна тем, что эта работа на долгое время остается на память в цехе.

17 мая 1942 г.
С 14 мая начались ожесточенные наступательные бои на Харьковском направлении и оборонительные - на Керченском направлении.
Вчера и сегодня видел во сне повестки. Как будто вызывают меня в Дальневосточную армию…
А после работы Тася встретила меня у проходной и передала повестку на 25 мая в военкомат. Явиться с паспортом и военным билетом с 10 утра до 12 ночи. *

…4 августа в числе других сержантов направили в военное артиллерийское училище для переподготовки на офицеров. Отправили нас в Муром Владимирской области.
Приехали ночью. Явились в военкомат к комиссару полковнику. Он нам заявил, что команда в артучилище уже набрана и отправлена. Не хватало артиллеристов, набирал призывников (так было обидно). Остались места в пехотные училища – Московское, Ленинградское, Горьковское, Арзамасское.
Я выбрал Ленинградское. Ехать в город Глазов через Киров…
Не помню, какого числа выехали. В Горьком фотографировался в 5-минутке. Видел на базаре кировского слепого музыканта. Очень отъелся, наряден, пьян и с женой.
Горький накануне бомбили. Первый раз видел отломанные углы домов и разбитые окна.
В 10 часов утра остановились в Кирове. Поезд стоит. Охота домой. В 2 часа узнал, что будем стоять до 11 ночи.
У начальника команды стал проситься домой. Не в деревню за 12 километров, а в город. Он отпустил до 8 часов вечера.
Вышел в 3 часа, с трех до восьми – 5 часов. На ходьбу 4 часа, 30 минут дома и 30 минут в запасе. Пошел.

____________________________________________________
* окончательное решение о мобилизации на фронт было принято в августе 1942 года (прим. Ред.).

Мама работала на огородничестве. Пришли с ней домой. Принесла хлеба, сметаны, вина. Пришли соседи, просидел дома больше трех часов. Мама проводила до Кассинской поверки. Остановил ее, достал и отдал горьковскую фотокарточку.
В лугах заблудился, местами шел по колено в воде. Пришел на станцию в 2 часа ночи. Побежал туда, где стоял эшелон, – нет его. Пошел в справочное бюро и там встречаю старшину вагона. Спрашиваю: – Ты тоже отстал? Он: почему отстал? Я: - а где наш эшелон? - В тупике.
На второй день в 12 часов поехали из Кирова, но не вперед, а обратно. Отвели эшелон на какой-то разъезд, кажется Лянгасово, и стояли двои сутки.
Трои сутки мог бы жить дома, а не три часа. В крайнем случае, хоть бы ночь ночевать. Как не хотелось уходить из дома. И ехали не в сторону фронта, а в тыл.
…Дня три были в карантине, а потом зачислили в 8 стрелковую роту. Были еще пулеметные и минометные - всего 25 рот. Меня поставили командиром 3 отделения 4-го взвода 8-й роты 2-го батальона ЛВПУ. Срок учебы ускоренный – 6 месяцев.
Начальник школы генерал-майор Раковский. Писал ему рапорт о направлении в Ленинградское артучилище, но так и не подал, положился на судьбу.
Казарма была через два дома от почты. Отделение расположил около печки. Пока было тепло, – недовольны были, а потом жили лучше всех.
Занимались с 6 утра до 11 ночи. Сокращали даже пятиминутные перерывы. Особенно тяжела тактика и противна огневая. По пластунски ползали до бессознания. На коленях не сходили коросты. Качество обедов было хорошее и количество нормально. Но ходили, как волки, голодные, т.к. много занимались.
Лейтенант взвода был шкурник. Спасал свою шкуру от фронта за счет жестокости над нами и выслуг перед начальством. Самый противный начальник, каких я встречал, и больше не было.
Продукты на рынке не разрешали покупать. Если отберут у кого, то бросают через забор. Но все же покупали, особенно часто калегу (репу). В столовую водили мимо базара, то покупали, не выходя из строя, на ходу.
Однажды у столовой кормили лошадей капустными листами, то курсанты из колоды таскали эти листы и совали в рот и в карманы.
Один курсант сбежал. За 17 километров от города зашел к крестьянке попросить хлеба, она его выдала. Приговорили к расстрелу.
Через определенный период отбирали некоторый процент недисциплинированных на фронт (говорили в штрафные роты), это особенно поддерживало дисциплину.
Занимаясь тактикой, часто делали перекур около скирды ячменя. Колосья, размокшие под дождем, выбирали и ели и в карманы клали в запас.
Батальон был на тактике в хозяйстве слепых. Ребята нарвали и принесли в карманах капустных кочерыжек. На дворе казармы у троих обнаружили. Перед строем поставили три бочки, на бочки поставили этих курсантов и заставили есть кочерыжки перед батальоном.
Один раз на занятия дали вещевые мешки и после занятий приказали принести по мешку речного песку для кладки печей. Один взвод принес не полные мешки. Их прогнали обратно на реку и приказали принести бегом полные.
Из-за кризиса под Сталинградом через три месяца нас, кадровиков и фронтовиков, отобрали на пополнение гвардейских частей. Выехали 4 ноября, провожал генерал- начальник школы.
Ехали через Москву 10 ноября. Первый раз проезжал Москву. 13 ноября приехали в г.Раненбург Рязанской области .
Размещение было в селе Иссырево. Попал в учебный батальон 3 гвардейской стрелковой дивизии 2-й гвардейской армии. Эта армия, как нам сказали, была сильно обескровлена под Ленинградом, и сейчас ее качественно и количественно восстанавливали.
Познакомился с командиром роты старшим лейтенантом Межгородским. Сначала он оговорил меня за папироску (курил в казарме). Во второй раз зашел и спрашивает, кто умеет писать? Я не успел сообразить, в чем дело, как Максимов крикнул: «Я!» Максимова поставили писарем. Мне осталась строевая карьера, и я взялся за это дело.
Казарма была устроена в церкви. На стенах божественные картинки. Железные печки, трубы, дым, крик, матерщина, песни. А старухи идут и крестятся на церковь.
У Межгородского была 3 рота, но людей только на один взвод. Командир взвода лейтенант Волков из Вологды. Один из лучших командиров, каких я встречал. Я – помкомвзвода. Старшина - хороший парень, и у меня с ним дело клеилось. По окончанию обучения курсантов выпустили младшими командирами по полкам.
Пробыл там около месяца, а затем меня с лейтенантом Волковым послали в Сталинградскую область квартирьерами. Прибыв на станцию Калинино (150 километров севернее Сталинграда), ознакомились, подготовили места и дня через три встречали свой батальон.
…11 декабря поездом прибыл полк. 13 декабря получили продукты и тронулись на передовую. Остановились ночью в хуторе Вертячий.
Межгородский выявил свою слабость: не было настойчивости отвоевывать квартиры не только у военных, но даже у гражданских. С трудом нашел один дом, и то только для офицеров и адъютантов. Можно было поместить всю роту (чел.40-50) в тепле, но хозяйка не согласилась. Отделения ночевали на улице в сараях, щелях, в подвалах, под стогами и т.д.
Я спал в щели в заднем углу. Пробовали топить соломой, но чуть не задохлись. Ночью в полубреду крутил папироски и никак не мог прикурить. Только сверну, – она выпадет из рук. Опомнюсь, новую кручу, курить охота. Утром еле разгибал ноги, так отлежал. На земле валялось несколько свернутых папиросок.
На другой день 14 декабря узнали: наша 3 гвардейская стрелковая дивизия вступила в бой в 5 часов утра. Результаты еще неизвестны. Нас спешно подтягивали резервом. Все были возбуждены.
На следующий день остановились в немецком лагере. Плетеная уборная из ивы. Строили землянку, потом вторую. Не успели достроить и отдохнуть – приказ двигаться.

…Однажды ночью закончили большой переход в хуторе. Все потные, мороз. Пока офицеры бегали искать квартиры, потные люди продрогли. Но ничего не нашли, так как Межгородский не разрешал самовольно занимать дома, а добровольно никто не пускал. Отпустили бы бойцов или сержантов, скорее бы нашли.
Межгородский каждому офицеру дал группу, – размещайте, как хотите. Сам повел нас 10 человек на край хутора. В четырех домах стучал, не пускают. На дворе четвертого дома нашел дровяник и подвал, размещайтесь, сам ушел.
Ребята полезли в подвал. Я и еще трое пошли вторично стучаться к хозяйке. Пригрозили выломать дверь, – открыла. Вошли в хату, кухня и две комнаты. Квартирантов - один офицер. Нам ужинать некогда, спать хотим. Попили воды, двое уже легли. Я с товарищем закурили перед сном. Вдруг в окно стучатся. Максимов: «Выходите строиться!» Вот проклятие!
Межгородский подобрал себе этого Максимова в адъютанты. Ну и подхалим. «Товарищ старший лейтенант, у Вас не низко в зголовах…Вот попробуйте, это очень вкусно…Я Вам сапоги почистил… Давайте Ваш мешок я унесу».
В полночь тронулись из хутора. Волков, л-т Хвастунов и я пошли вперед дозором. Обстреливали немецкие самолеты. У нас в роте жертв не было.
Заняли оборону. Штаб в землянке, там печка и тепло. Мы в окопах. Сначала позавидовал Максимову, потом успокоил себя: лучше на морозе, но не пресмыкаться.
Выбрали яму (начатая немецкая землянка), в квадрате и глубиной - сажень. Дров нет, жгли всю ночь шины и жались к огню. Утром не узнали друг друга - как негры.

…Днем первый раз услышал песни «Катюши» и «Ванюши»,* не знал, на что и подумать.

…Нашли воз патронов русских в оцинкованных коробках. Межгородский приказал набрать их до отказу. Таскали их километров 100, и он же приказал закопать в снег.

Немцы укрепились на одном рубеже. Наша дивизия развернулась и приняла бой. К вечеру вышел из строя 13-й полк. Наш батальон вызвали на его место. Получили ранний ужин, боеприпасы и бежали километров 10 бегом. Вышли на рубеж, заняли оборону. Немцы под давлением наших флангов отступили к речке. Всю ночь шел бой. Нас подняли в наступление, но не прошли 200 метров, повернули направо, прошли километров 8, вышли почти на старое место, где были накануне…
Ночевали в полуразбитом доме в 60 километрах от станицы Дубинской. Ночью налетели самолеты. Одна из первых бомб упала недалеко от нашего дома. С потолка отпала штукатурка, мне рассекло губу и выбило верхний передний зуб. Сказал себе, – останусь жив, вставлю золотой.

…В составе дивизии переправлялись через ров ночью. 50- 100 метров пройдем, 5-10 минут остановка. На каждой остановке как мертвые валились спать. …На привалах и днем и ночью не курили, а спали. Чтобы не терять время на курево, курили на ходу. Хоть 5 минут привал, все равно заснешь полностью на пять минут. После перехода из травы перекати-поле наделали шалашей. Но ночевать не пришлось, опять двинулись дальше…
…Стояли на железной дороге. На разъезде горел склад с пшеницей. Братва раскопала эту пшеницу, внизу она не горелая, и начали набирать в вещевые мешки. Межгородский запретил, однако ребята тайком запаслись.
____________________________________________________
* русские и немецкие ракетные установки (прим. Ред.)
Пришел политрук Громыко: «Ну, как ребята, набрали пшеницы?» Отвечают несмело,- набрали. «Молодцы, надо делать запас, это пригодится». Межгородскому было неудобно.
Начали варить пшеницу, варится долго, дров нет, воды нет. На привале собираем бурьян, варим в талом снегу, сколько хватит времени. Команда «К движению». Пшеницу в карман и дорогой жуешь. У нас много было казахов, они научили жарить. Это быстрее, чем варить, вкуснее и для желудка легче.

…Проходили поле боя, видели немецкую оборону. В траншеях была рукопашная. Запомнился один немец – черный, бородатый, здоровый. Взмахнул гранатой, весь корпус стремится вперед, грудью навалился на камень, голова кверху – и в такой позе застыл. Ему не страшно было, когда умирал, вся фигура выражает бешеную свирепость.

Котельниково. Его взяли без боя. Бой был первый под Калачом. Зашли в город. Около речки и моста нашли румынские землянки. Немцы жили в домах, а румыны в землянках.
Расположились. Шукали брошеные продукты. Нашел электрический фонарь, исправный. Впоследствии променял на горсть табаку.

…По дорогам очень много было убитых и дохлых лошадей. Приспособились варить это мясо. Хорошо, если можно выбрать убитую. А то все равно- и дохлую.
Получил приказание снять двух маяков в степи. Долго их искал. Нашел, снял, отослал в подразделение, а сам пошел поплукать по немецким землянкам.
На обратном пути вижу, два бойца рубят мясо убитой лошади, один топором, другой ножом. Попросил нож или топор, не дают, – спешат. Мясо белое, жирное. Достал бритву и нарезал полные карманы, и еще в вещевой мешок. Бритва служила мне с Дальнего Востока. Бросил.
Мясо конину строго запрещали есть, боялись отравы. Отвечать придется за бойцов. Сидит человек 10 у костра, на огне котелки с кониной. Идет командир, котелки сразу под полу, а на огонь другие с водой. «Что варите?» - «Чай кипятим».

…Стояли в обороне целый день. За лощиной немцы. В воздухе самолеты. Рядом дорога и машины. Все время бомбят, но крупных начальников нет. Братва жгет бурьян, греется, варит, жарит. Кругом огни взрывы, сплошной дым.
…Всего 7 дней были в полуокружении, держали оборону. Продуктов не было ни крошки на весь батальон. За 2 километра был разбитый хутор, разбежался скот. Ловили коров и варили.
7 дней ели мясо без соли. Много было жиру, суп жирный и топленый жир. Сначала - ничего, потом стало тошнить, оправлялись с кровью. На седьмой день к вечеру дали по 100 граммов хлеба и привезли немного соли.

…Вшей было! Каждый день вытряхали. На морозе раздеваешься догола, сбиваешь ладонью крупных. А на другой день больше того. Рубашка под пазухой и по швам была красной от раздавленных вшей.

…Перед закатом солнца батальон колонной подходил к хутору. Навстречу 6 самолетов. Не обращаем внимания. Страшно все устали. Ждем команды «Воздух!», если самолеты немецкие, чтобы хоть немного полежать на снегу. Самолеты пролетели над головами и стали делать заход. «Воздух, направо расходись!» Самолеты спикировали, скинули бомбы по левую сторону от дороги.
Сделали второй круг. Спикировали на хутор. Там был разбит обоз. Когда мы вошли в хутор, вся улица была завалена трупами лошадей и людей, кричат раненые. Мы в хуторе не остановились, а вышли за хутор в балку.
Налетел фриц, спикировал и прострочил из пулемета. Одного убило в голову. Делая круг, самолет был подбит, упал от нас всего метрах в двухстах. В этот день у меня пробило в трех местах полу шинели…

Село Ильино. Ночевали в хате. Хозяин с хозяйкой варили нам борщ и картошку. Первое гостеприимство. До этого нигде нас не кормили.

…На второй день и ночью за селом отбивали атаку танков. Попала разрывная пуля в колено, разорвалась в ватных брюках. Повредило осколками мягкую ткань. Наскоро перевязал.
В этот же день, 12 января, Межгородский, с которым я уже был в ссоре, пообещал меня отправить в команде из 20 человек в распоряжение штаба дивизии. Он меня назначил, потому что не стали переваривать друг друга. О своем ранении пришлось умолчать, т.к. команда отправлялась за 60 километров, и меня могли не отпустить.
14 января 1943 года из штаба дивизии, получив продукты, двинулись пешком на север за 60 километров в хутор Романовка. Срок прибытия 16 января. Я все время ковылял позади, болела нога, под повязкой гноилась рана.
15 января остановились в хуторе Потаповка за 10 км до Романовки. Ночевали (человек 8) у хозяйки по имени Маруся. Она в этот день проводила мужа на фронт. Вечером взяла гитару, поставила стул посередь избы, стала петь и играть. Потом ушла с гитарой на вечеринку. Нас звала, но никто не пошел…
Пришли в Романовку, однако штаб, в который мы шли, выехал в Большую Романовку на 10 км южнее. В Романовке встретили нас, как нигде. Зайдешь в дом, – садят за стол и кормят. Ходили из дома в дом.
Ночью сходил за дровами и стал располагаться у порога. Не дают. Говорю, что много вшей. Все равно не дали и положили на койку.

…В штабе мы узнали, что формируется отдельный заградотряд из опытных сержантов и бойцов. Командир будущего отряда лейтенант Терехин выписал нам продуктов и велел идти в хутор Михайловский.
На квартиру в хуторе попал с Бондарем Егором Петровичем, с которым еще ночевал в Потаповке у Маруси, но знакомы не были. Тогда он сшиб мою папироску со стола, и я его одернул крепко. Сделал перевязку ноге. Под бинтом вшей было десятками.
Зачислили во 2 взвод 200-го отдельного армейского заградительного отряда 2-й гвардейской армии. Назначили помкомвзводом.

…13 февраля взяли Новочеркасск, 14 февраля взяли Ростов. Целый месяц штурмовали Матвеев курган, но не могли взять. 2-я гвардейская пошла на отдых.
В Родионово-Несветайской охраняли штаб армии, перекрывали дороги в станице. Несли караул в Бобриковке и хуторе Прохладный. В Прохладном жили в землянках. Стали получать сталинский паек.

…Заболел малярией. Лежал дней пять в хате. Температура доходила до 41,2 гр. Вызовут в штаб, - иду и дороги не вижу.
Однажды сидел в штабе, слушал инструктаж. В глазах заходили круги, опомнился, лежу на кровати. Два раза подавали лошадь, хотели вести в госпиталь, но отбивался рукам и ногам. Не ел ни масло, ни сахар, ни жир. Только хлеб, зеленый лук и вареное молоко. Зной, 10-11 часов утра, все лезут в тень, а я под шинель.

…Немцы сбросили с самолета камень пудов шесть, обломок рельса и канат с горелым концом. И записку - «Рус, прикуривай».

…Поход отряда на 95 километров за 20 часов по маршруту КраснаяМогила-Бирюково-Астахово-Салантырь. Начальник штаба полка перепутал приказ, вместо трех суток на переход дал только сутки.
Командир взвода Сашка Турунцев побоялся не выполнить приказ и гнал нас почти бегом. Шесть человек из взвода вышли из строя. Последние 10 километров шли со стоном. Дали двое суток отдыха. Начальника штаба хотели за это посадить.

…Некоторое время работал в штабе, чертил второй план обороны штаба армии под руководством коменданта штаба капитана Бобылева (одесский бандит).
Командир армии генерал-лейтенант Захаров, начальник штаба полковник Левин, начальник гарнизона подполковник Гудко. Член военного совета генерал-майор Субботин.
…Гнилая Балка. Бомбежка. Контузия от разорвавшегося близко снаряда.

Встреча генерала армии Толбухина. Дедова балка. Охрана штаба. Река Миус. Маскировка. Авиация, бомбежка. Приезд маршала Тимошенко, военный совет.

…1 августа. Паника 33 дивизии. Заградительная работа, бьем из орудий рядом с левым флангом, загоняя безумных отступающих в овраг. Очумелые люди – солдаты и командиры. Уебитвоювбогамать, назад!! У меня осколком (граммов 800) пробивает вещмешок за плечами.
2 августа 1943 года. Адский день. С утра начался бой. Артиллерия, катюши, авиация. Часов в 10 начинает работать немецкая авиация. Летят партии 30-40, самое большое 70 штук. Наша авиация летает 12, 18 штук, не считая истребителей. Хозяйничают в воздухе мессершмиты. В 2 часа все замерло, не можем понять, в чем дело.
Отдельные дикие глухие возгласы: «Воздух!» Нарастающий гул. Видим немецкие самолеты. Насчитали 150 штук. Прочесали. Через полчаса опять 150, потом 200 штук… Потом приказ отступать.
До этого дня была ситуация на фронте такая. Под Белгородом и Орлом наше наступление началось 5 июля. 4-й Украинский на Миусе начал наступать 17 июля. Наступали 14 дней до 1 августа. Прорвали пять оборон.
Гитлер подбросил на Миус-фронт с харьковского направления авиацию и танки. И на 6-й обороне 2 августа нам дали прикурить. За 14 дней прошли 22 километра, а оставили все за одну ночь.
3 августа ночью мы закрывали Дедову балку и утром отошли последние… Через несколько минут в балку вступили немцы, предварительно ее пробомбив.
Осталось в памяти: наши сумасшедшие, крики, стоны, матерщина, стук колес. Утром 3 августа по пятам нашим бросали бомбы километров за десять. Дорога - пыли по колено. Солдаты - пыльные, как дорога. Машины, повозки, лошади, артиллерия, пехота, связисты. Пробки на перекрестках, и матерщина, матерщина без конца. ЗИСы, эмки, виллисы, пыль, пыль…солдаты везде и кругом солдаты… Не только бомбе упасть - плюнуть некуда.

…Новонадеждинск, Буденновск. Армия идет на формирование и получает 8 тысяч моряков, 12 тысяч штрафников. Отдыхаем 20 дней и снова наступаем. Этим маневром отступлением даем возможность соседнему фронту взять Харьков.
Вторично прорываем пять оборон за 2-3 дня. Голубиная балка. Немецкие траншеи, землянки, блиндажи, минные поля, проволочные заграждения практически неприступны.
Например, скала вышиной 20 метров, человеку с простыми руками трудно забраться наверх, а вооруженному невозможно. И на гребне проволочное заграждение.
На шестой обороне пробили брешь – ворота полтора километра. Держали ее изо всех сил. Немцы ночью старались брешь сомкнуть, но в эти ворота был брошен корпус кубанских казаков генерала Кириченко и танковая бригада. И пошла писать губерния…
Перерезав все коммуникации и наделав паники, Кириченко вышел к Черному морю. Отрезал Таганрог с 35-тысячным гарнизоном. Пал Матвеев курган. Пали Миус –фронт, Саур-Могила, Сталино.

…Наш учебный батальон 3 гвардейской дивизии на реке Миус был разбит. Получил задачу занять высоту. Заняли, задачу выполнили, но в строю осталось 10 человек. 60 человек представили к награде.
Лейтенанту Волкову перебило руку. Ему надо было пробираться на перевязочный пункт к реке Миус (уже освобожденной). Побежал в соседнюю траншею попрощаться с другом лейтенантом. Был неосторожен, вторично ранило скользом в голову. Решил вернуться, но поскользнулся на крутом берегу упал с обрыва в воду, унесло потоком воды.

…Река Молочная является границей Донбасса и Таврии. Река небольшая, но как и на Миусе правый берег – скалы, левый низкий, как на ладони. Немцы строили оборону на Молочной полтора года, рассчитывали зимовать. Называли эту оборону – Вотан, бог войны. На участке 1 км по фронту и 10 км вглубь имелось 2,5 км противотанковых рвов, 5 км проволочных заграждений, 1,5 км надолбов, свыше тысячи огневых точек и дотов. Мелитополь был центром обороны. Кровопролитные бои в городе шли 10 дней.
И также, как на Миусе, прорвали и запустили в Таврию Кириченка. Он вышел к Перекопу… Вслед за Кириченкой повел армию Захаров и форсированным маршем вывел ее к Херсону. Немецкие части были ошеломлены этими двумя маршами и не знали, в какую сторону бежать, то ли наступать, или обороняться.

…Таврия. Пески, пески и глубокие (40,60 и до 100 метров) неогороженые в большинстве заброшеные колодцы.

…Украинские женщины умеют готовить борщ, как никто, но больше ничего. …На Украине нет бань, уборных, умывальников, русских печей, дров, самоваров, часов. Но обязательно в каждой хате увеличенные портреты хозяина и хозяйки, и сундук на ножках.

…В селе Братаны и в немецкой колонии Основа были два винных завода. Винные подвалы немцы не смогли ни забрать, ни уничтожить. Началась от этих заводов по всей Таврии пьянка, особенно среди армии. Приезжали за вином с Перекопа. Поставили часовых, ничего не помогало.
Однажды заехали кириченцы. В завод их часовой не пустил. Они пошли в село и напились у гражданских. Пьяные вернулись на завод. Часовому отрубили руку, набрали вина в повозки и уехали. Во второй раз вообще убили часового. Решили поставить вокруг Братанов и Основы 200-й заградотряд.
Выставили посты. Турунцев разрешил часовым на постах котелок на день. Ну, выпьет котелок, разве дальше удержишь? Получалось, что одному приходилось стоять сутки - сменщики пьяные. Отсидел я трое суток за Бондаря Егора Петровича, подговнял он мне крепко. Сидели вчетвером в хлеву…

…Однажды я зашел в один хуторок на берегу Днепра. На реке все мертво, тишина. Полдень. Изредка щелкают разрывные пули по стенам и камням. Но вот меня заметили и начали кидать мины. Еле выбрался из- под обстрела. После каждой мины менял место укрытия. Две упали метрах в 15. Обошлось…
Ночью тревога, оставили землянку и часов в 5 утра тронулись на Сиваш. Остановились в хуторе Ивановка. С Турунцевым не можем разговаривать откровенно. Чувствую, что злится за мои замечания на Миус-фронте. Я вижу скорую развязку.

…1 марта 1944 года получил пакет о переводе в 9-й полк 3-й гвардейской дивизии и все аттестаты. Никого ни о чем не спрашивал, а меня спрашивали все, и все были поражены внезапностью отправки, желали успехов в крымских боях и, главное, на Перекопе.
Предлагали в истребительную артиллерию, не пошел, записался в роту ПТР (командир роты капитан Кононов). «Кто обед получает? – Бронебойщики. Кто идет на передовую? –ПТР…»

9 апреля тронулись на Перекоп. Оборону прорывали штрафники. Штурмовали 3-я гвардейская и 87 –я дивизии. 15 первых танков все были подбиты. Пошла пехота. До Армянска дошли не залегая.

…Наш батальон на Турецком вале фотографировали в момент прохода в ворота.
Перекоп действительно имеет вид перекопа. Впечатление такое, как будто какой-то великан картошку копал на перешейке. Земля четырежды перевороченная, перемешанная с обломками машин, бревен, костей, мяса, крови.
Армянск полностью разрушен, кроме названия. Догнали дивизию у Бромзавода на середине перешейка. Заняли оборону. Только окопались, немец тронулся на Ишунь.
Ишунь прорвали 12 апреля. От 3-го батальона 9 гвардейского полка после Ишуни осталось 8 человек, от дивизии – два батальона. Сели на танки и за немцем. Батальон продвинулся вперед так стремительно, что отдельные группы немцев остались в траншеях.

…За батальоном перебирается командир капитан Лошаков с помощниками автоматчиками. Вдруг из траншеи выскакивает группа немцев. Немецкий офицер бросается на капитана. Лошаков бежит от него. Автоматчик Гуляев (придурковатый малый) спокойно срезает немца очередью из автомата.
Лошаков обернулся, подбежал и выпустил всю обойму из пистолета в уже убитого немецкого офицера.

…15 апреля. Евпатория, митинг. Парад, киносъемка. Кадр в фильме «Битва за Севастополь», я иду в строю ПТР.

Капитан Кононов после митинга приказал найти обоз и привести на двор, где остановился батальон. Приказ выполнил и шел обратно. Навстречу двое гражданских: «Товарищ, разрешите обратиться, у Вас есть ли свободное время? Мы решили, кто первый попадет навстречу, того и угостить». Я спросил: «Далеко?» Оказалось рядом с нашим двором.
Зашли в квартиру. Немецкое вино 70 градусов, немецкие закуски полный стол. Я думаю, не ловушка ли, первый не пью. Они меня поняли, объяснились, первые выпили, а потом пошло, как по маслу.
Зашел на 20 минут, а просидел больше часу. Потом позвал капитана Кононова. И его знакомый старший лейтенант тут же увязался.

…Евпатория – красивейший из всех городов, какие я видел. Разрушен на четверть. Немцы истребили 25 тысяч жителей. Красных встретили со слезами. Стоит только взять папироску в зубы (на митинге), так 2-3 руки подают спички.

…Очень свирепствовали крымские татары. Они просили позволения у немцев истребить всех русских. На Перекопе на передовой стояли отборные немецкие части, в заградотрядах крымские татары. Румыны в тылу. Когда взяли Севастополь, то мы шли по Крыму, и везде татар выселяли. Оставляли все – дом, скот, посевы, хлеб, имущество, мебель. Разрешали брать с собой чемоданы, небольшие узлы или мешки.
Санаторий Чайка. 10 дней работал в строевом отделе, оформлял дела на награды за Перекоп. В 9-м полку награждались орденами поголовно все, кто остался жив. Командир полка майор Дацко –орден Ленина, а подавали на Героя Советского Союза. Командир 3 батальона Лошаков – Герой Советского Союза.

…Двинулись в конце апреля на Севастополь. На одном из привалов подал докладную о переводе в 22 артиллерийский полк. Докладную написал командиру полка и не был уверен в положительном решении. Но вопрос разрешился просто. Меня перевели в огневой взвод 45-миллиметровых орудий 9-й роты нашего же батальона и полка.
В первый же день, 29 апреля, пришлось выверять прицел, и я это сделал так, что прицел не выверялся после этого до 25 июля,* и пушка била не в бровь, а в глаз.
И так я стал в артиллерии. Гроб- артиллерия, «сорокапятка – прощай, Родина». Мой расчет: Задорожный Павел Иванович – хохол увалень из Николаевской области, Иванов
___________________________________________________
* тяжелое ранение в Литве (прим. Ред.)
Андрей Иванович из Новочеркасска, Рашевский Пантелей Иванович из Запорожья, Стрелка Алексей Иванович из Запорожья – Большой Токмак, ездовый (забыл) – тоже хохол. А еще Куприй и Стрижаков С.Д.
Командиром второго орудия во взводе был удмурт из Глазова Дмитриев Ленька. С 12 мая командиром взвода стал младший лейтенант «преподобный и милейший» Шило.

…Бельбековская оборона. Утром учимся катать пушку по сопкам. Днем стоим наготове в походном порядке. Ночью лежим по щелям, и слушаем, как сеют гранатами, как горохом, немецкие самолеты.
Но вот начала трещать оборона немцев на Бельбеке. Артиллерия, авиация, катюши с земли и с воздуха. Штурм Бельбека.
Люди от каменной белой пыли, как мельники. Дорога, трава, машины, лошади – все белое. Пробки, матерщина, взрывы, воздуха нет – только зной и каменная пыль. Мертвечина… трупы солдат и лошадей. Вперед, вперед!
При помощи самых изысканных матюгов спускаю пушку на самое дно Бельбека. Там привал. Трофеи – глаза разбегаются, не знаешь, что взять. Подержишь – бросишь, подержишь – бросишь.
Подъем на второй скат. Немецкая оборона. Окопы со времен осады Севастополя англичанами и французами. Врангелевские траншеи 1918-20 г.г. Блиндажи 1941 года, доты 1944 года.
Все завалено трупами. Целые батальоны круглосуточно закапывали, заравнивали мертвечину, чтобы не разносилась зараза.
Бельбек был прорван за пять дней, 10 мая взят Севастополь, 12 мая уничтожены правая и левая группировки немцев. Взят мыс Херсонес и Салют.

…На долю нашего огневого взвода на Бельбеке досталось пострелять по немецкому доту. Выпустили снарядов 20. Стреляли через головы своих солдат, дистанция метров 1000. Полностью ли разбит был он, – не узнали, но «форму изменил».
Трофеев было, – несли мешками. В крымской компании немцы оставили 100 тысяч человек из 500 тысяч.

…12 мая и на следующий день переживали, как окончание войны. Еще утром 12 мая и весь день был бой. А вечером после заката солнца начали стрелять трассирующими пулями на левом фланге. Мы думали – самолеты, но не видно и не слышно. Что такое? Но пули летят в беспорядке в разные стороны. Потом на правом фланге ракеты полетели. Началась кругом трескотня, тысячи, тысячи пуль, пять или десять минут… И все стихло, конец. Нет больше сопротивления. Пойдем обратно по дорогам с победой, по дорогам, по которым накануне шли с боями…

От штаба 2-й гвардейской армии в Крыму открыто четыре памятника павшим бойцам. Наша дивизия открывала памятник на Ишуни.
Митинг открыл генерал-майор Цаликов. Набежала туча, полил проливной дождь. Все смотрели на генерала и ждали команды или знака, чтобы броситься в укрытия. Но генерал стоял, как каменный. Даже оратор сначала растерялся, но взглянул на генерала и продолжал кричать не слышные среди шума дождя слова. Гражданские разбежались почти все. Солдаты колебались, хотелось бежать. Но одна поза Цаликова приковала на месте всю дивизию. Дождь длился минут 20. И сразу засверкало солнце.

…Новоукраинка, переправа через Днепр под наблюдением командира корпуса генерал-лейтенанта Чинчибадзе. Станция Снигирево около Херсона, стояли лагерем дней 7. Тактика.
…Погрузка. Все думали, что в Бессарабию, но ходил упорный (секретный) слух, что 2 гвардейская армия идет на охрану Москвы. Потом остался слух, что на Москву пойдет только 3-я дивизия, т.к. в столицу был вызван Цаликов.
Потом оказалось, что эти слухи распространялись для немецких шпионов. Взводу дали платформу, поставили пушки, передки, снаряды. Заложили сеном, натянули плащ-палатки, и как туристы.
Николаев, Кременчуг, опять Днепр… Черниговская, Полтавская, Сумская области очень богаты сельхозпродуктами…
Брянск, опять гадали – куда. В Белоруссию, на Москву или в Прибалтику. С каким волнением следили за подцепкой паровозов и вагонов. Повернули на Вязьму, выгрузили в Ельне.
В 90 км от Смоленска остановились лагерем и строили в лесу землянки. Опять был слух, что будем стоять до осени. Строили землянки капитальные. Работали до седьмого поту. Красные уголки, линейки и даже парки и каптерки. Гигантская работа была выполнена процентов на 70-80, – получили приказ «К движению».

…Тактика. «Наступление в лесной и болотистой местности». Шило старался отличиться. Отличился, сломали крюк у передка, где он сам и сидел.
Ходили на Днепр. Отрабатывали раздел «Форсирование реки с марша». Приказали делать плоты каждому подразделению и переносить их за километр к реке. Материал – сырые лиственные деревья.
Эту задачу могла выполнить рота в 100 человек. Им можно сделать плоты на 5-10 человек и переправиться. А нас 12 человек, плот для пушки мы не могли сделать и тем более перенести его к реке. Приказ дан просто для практики.
Оказалось, по- моему. Мы совсем не ездили за реку и почти все плоты были брошены. Вернулись с тактики и в тот же вечер тронулись маршем на Смоленск.

31 июня. Смоленск. Ночь. Дальше Витебск, очень сильно разбит. А город был хорош. Промышленный.
…Глубокое, Подстава, Свинчаны, Шилы. Попадались в этих городах виселицы с немецкими факельщиками. Под Витебском 25 тысяч немцев разбежалось по лесам. Вооруженными группами с командирами перебирались к передовой в надежде прорваться на свою сторону.
В одном месте нам жители донесли, что у них в лесу группа немцев остановилась – человек 40. Сделали облаву, поймали 11 человек, трех убили во время перестрелки.
Потом параллельно с нами шла группа немцев 100 человек. Мы натыкались на ее следы в четырех местах. Задержались часа на три при форсировании реки. Пришли в хутор на том берегу, беспорядок, и жители (литовцы) на перебой жалуются, – было немцев 100 человек. Забрали все продукты, ушли три часа тому назад. По дороге накидана посуда из- под продуктов. Если бы не речка и переправа, то мы бы захватили эту банду в хуторе.

…Настроение литовцев такое: я не против Советской власти, но можете сейчас застрелить, в колхоз не пойду. Чем беднее крестьянин, тем добродушнее встречает.
Но было и такое… В одном из хуторов во время боя наш раненый боец заполз на крыльцо дома, увидел старуху, попросил попить воды. Старуха сказала: «Подожди, сынок». Вернулась с чугуном кипятка…
Это еще успел сказать обваренный боец нашим солдатам. Старуху обнаружили в подполье и…

…Встретил 200-й заградотряд. Полк стоял на привале. Они проходили по шоссе. Увидели меня, подбегают, жмут руки. Я показываю рукой свою пушку, расчет. Пошли дальше, руками машут: «Иван Яковлевич, не забывай…»

В Литве меняли лошадей. В этом деле надо отдать должное Шиле и Гуляеву – как цыгане. В конце концов, у нас лошади были – лучше не надо.
И несмотря на ссоры постоянные Шило мне давал лучших, а Дмитриева обходил. И даже передал мне обратно ездового Иванова, которого я раньше забраковал в расчете, и отдал Дмитриеву. А ездовым поставить его, мне не приходило в голову. А ему очень хотелось в ездовые, мне он боялся сказать об этом, а у Дмитриева он проще держал себя.
Моего Рашевского отдали Леньке. Лошади у меня были жеребец и кобыла. Впоследствии жеребца убило. Лучшая лошадь была изо всех артиллерийских лошадей в полку.

…На марше перемололась шайба колеса, и колесо спало. Ходили искать шайбы в хутор. Я со Стрижаковым нашли кузницу. Кузнец был на покосе. Его сын мальчик открыл нам кузницу, и мы набрали шайб штук 10. Напоил нас мальчик молоком и дал каравай хлеба.

…Шилу очень не любил комбат. Шило его страшно боялся и вилял перед ним хвостом, а комбат еще больше злился от этого подхалимства: «Уходи, ты мне надоел».
Шило на меня набросился, почему я не приветствовал майора. Не знает, к чему придраться. Я ему отвечаю, – поправлял чехол, и сзади у меня глаз нет.
Он: «Начальника должен чувствовать, когда тот подходит!» Слышавшие это пехотинцы и наши возмущались: что он к тебе придирается? Хотелось Шиле дать в морду, так и сейчас руки зудят.
Шило окончил пединститут, был учителем. Был писарем в тыловом штабе. Попал на 2-месячные курсы младших лейтенантов. Их спешно готовили к Крымской компании. Прибыл в полк только 12 мая к шапочному разбору. Был пулеметчик (только по теории), напросился в артиллеристы.

Однажды я заполнял анкеты на бойцов и командиров нашего взвода. Спрашиваю Стрижакова национальность. «Да не знаю – русский…Родился я в Орловской области, а мать и отец украинцы». «Так стало быть ты не русский, а украинец?» «Да мы на Украине не жили, мы все время жили среди русских».
Но вмешался в разговор Шило: «Если ты украинец, так зачем это скрывать, зачем стесняться, надо гордиться своей национальностью, а не стыдиться. Вот я, например, русский, так я это не скрываю».
В графе Шилы я, не спрашивая его, поставил «укр.».

…Шило перед женщинами пресмыкался. Один раз разговаривал с проводницей и хотел овладеть ее вниманием. Она была из Николаевской области. «Где я ни бывал, - говорит, - я не встречал более гостеприимства, чем в Николаевской области. Я с удовольствием бы отказался от своей родины (Ростовская область) и променял бы ее на Николаевскую».
На мое лестное замечание, что он быстро знакомится с женщинами, Шило поделился: «Я стараюсь узнать, что она любит, что ей нравится, и говорю об этих вещах, и делаю вид, что они мне нравятся».
Шило был низенького роста, коротколапый, толстый. Лицо похоже на огурец. Выражение лица такое: «Я Вас люблю, мне с Вами очень приятно говорить». А в глазах можно прочитать: «Ты меня ненавидишь, но я постараюсь на удочку не поддаться».
Часто показывал Шило письма от своей девушки- невесты. «Она меня очень любит и дожидает, и я ей пишу письма в стихах, но жениться я на ней не буду. Наверное, я теперь имею возможность найти получше» (имея, наверное, ввиду одну «звездочку» на погоне).
Любил читать мои письма от Таси, и как будто по секрету мне говорил какую-то важную тайну: «У тебя жена очень хорошая».

…Проехали Шилы и остановились в 17 км от передовой. Лагерь был под углом на 90 км от Каунаса и 90 км от Витебска. Осторожно развернулись и подошли к указанным рубежам и ориентирам.
Однако, боеприпасов не обещали, и мы решили, что нас поставят, как резервников, где нибудь на стыке в оборону, во всяком случае не станем наступать. Еще на марше от Смоленска многие побросали боеприпасы, надеясь на резервные позиции. И даже мы выбросили два ящика снарядов, – приустали лошади. У Дмитриева где-то на подъеме также зауросили лошади, Шило остался с ним…»

****

«До настоящего момента записывал фронтовые события по памяти. Мои подробные записки и дневники, в особенности сталинградского и крымского периодов, были утрачены в день ранения в Литве. Я думал, век буду помнить каждый день последовательно, а теперь забыл и многие основные даты.
С первых дней ранения я на свежую память набросал в госпитале схему событий последних шести дней боев 20-25 июля. Она довольно точна и последовательна, но пробелы получились в ночные часы.
Ночью двигались в полудремоте или отдыхали, но очень мало. На основе этой схемы и старался восстановить ускользающие детали…»

«20 июля 1944 года.
Немцев на обозначенной по карте передовой не оказалось. Через посланных разведчиков и связных узнали, что немцы не решились на этом рубеже принять бой, заблаговременно ночью отступили за реку и на том ее берегу укрепляются.
В штаб дивизии привели языка. Среди немецких солдат уже широко известно, что приехали «сталинградские головорезы».
Простояли на этом рубеже часа полтора и с восходом солнца получили приказ двигаться вперед. Мы еще уверены были, что будем держать только оборону. Прошли километров пять, обстреляли нашу разведку. Одного убило, второго ранило. Убитого оставили на берегу реки.
Немцы узнали, что мы подходим и начали обстреливать лес минометами. Очень страшными кажутся разрывы в лесу. Мы привыкли в степи. Приказ окопаться.
Сообщили, что убит генерал-майор Цаликов, подорвался на мине вместе с «виллисом». С приходом на 1-й Прибалтийский фронт Цаликов командовал 13 корпусом. 3-й дивизией командовал полковник (забыл фамилию), 2-й армией командовал генерал-лейтенант Чинчибадзе, а Захаров назначен был и командовал, кажется, 2-м Белорусским фронтом.
Цаликов был увезен для похорон в Витебск.
…Пробежал полковник, увел офицеров на рекогносцировку. Потом Шило водил меня и Леньку выбирать огневую. Настолько был неуверен в тактике, что не решил этот вопрос самостоятельно.
Немцы притаились, присматриваются, изучают наши намерения. Шило открыто бегает, не маскируясь и не проявляя страха перед тем берегом, показывая тем самым свою неопытность и необстрелянность.
Пехота выходит, подбирается ближе к берегу и окапывается. Солдаты осторожны, аккуратны, торжественны.
Посылаем связного за пушками. Шило, облюбовав себе огневую, предлагал поставить мою пушку, но я отказался. Огневая была хороша, но она удобна была и для немецких минометчиков (в самом начале боя пушка Дмитриева была выведена из строя). Я выбрал огневую самостоятельно. Дали из рот по 8 человек на пушку помощников.
Получили приказ – в 12 часов дня наступление, времени было 10. Пехота просит патрон. Взводные - у ротных, ротные идут к комбату.
«Я вам е…вашу мать дам патрон. Почему раскидали. Под суд отдам. Патроны были выданы полностью. Я вас предупреждал – не раскидывать. Приказ получен, будьте добры выполнять, как хотите».
Патрон было на винтовку в среднем 5-10 штук, на ручной пулемет – диск, большинство автоматов были пустые.
Всю дорогу гремели и пылили нам глаза приданные самоходные орудия, но до передовой не дошли, не хватило бензину. Была артиллерия только полковая – сорокапятки и 76 –мм короткоствольные.
Снарядов тоже было в обрез. При первой встрече с немцами, если они заметят скудность боеприпасов у нас, то будут втрое упорнее сопротивляться. И может получиться так, что отобьют первую нашу атаку, а на вторую мы будем неспособны.
Один солдат кричит, стараясь тише: «Патронов нет…». Второй на него: – «Тише ты, немцы услышат».
Учитывая этот недостаток в патронах, комбат, ранее скупой на расходование снарядов, предупредил нас – дать короткую, но крепкую артподготовку, снарядов не жалеть.
Немцы, выждав пока мы развернулись, и изучив примерно наше расположение, начали ярый минометный обстрел и довольно систематичный.
Мы быстро выкопали щели, был песок. Но как только немцы стали кидать мины, щели обвалились и превратились в ямы. Появились раненые, санитары.
В моей щели я раздолбил старый пень - оказалось осиное гнездо. Две осы меня ужалило в лоб и шею. Я говорил ребятам: «Две осы ужалило, третьей не миновать…» Самому это казалось тем более странным, что раньше я боялся ос, пчел и шмелей, и никогда они меня не жалили, и не имел представления об этом.
Солдаты мои стали очень послушны, забылись старые ссоры. Сомневался только в Стрелке: он был весь бледный, осунувшийся - любимец Шило.
Больше всего надеялся на Стрижакова. Задорожного не мог понять, но чувствовал, – не подведет.
12 часов. Сигнал. Даю команду «К орудию», и кулаки машинально сжимаются. Секунда колебаний, Задорожный ожесточился и метнулся к орудию. Стрижаков спокойно, осторожно, ловко занял свое место. Выпрыгнул четвертый номер.
Я взглянул на Стрелку. Он втянул шею и торопливо бормочет: «Всем-то зачем… они справятся… в случае, я сразу выскочу. Снаряды близко».
Мне стало противно от этого бормотания, но решил дать ему прийти в себя. Тем более расчет, не замечая отсутствия 3-го номера, и зная в чем дело, и понимая, великодушно приготовились работать втроем.
Снаряд был в патроннике. «Огонь». Навожу бинокль на сарай, где должен упасть снаряд. Недолет. Тот берег выше. Прицел пять и пять десятых. Сарай заволокло дымом. Еще снаряд, еще.
Правее был пулемет, метрах в 10 от сарая. Задорожный повернул ко мне голову: «По пулемету?» - «Вали». Два снаряда, еще выстрел.
И в тот же миг вспышка на траве в 2-3 метрах от лафета. Не поспела промелькнуть у меня мысль, как Задорожный за меня крикнул: «В щель!», и расчет, как три камня метнулись от орудия. Вторая мина – перелет метров 10. Справа, слева, спереди. Душно…горячие волны жгут шею, охота руки втолкнуть в песок и прижаться к ней плотнее – к матушке земле.
Шестью минами ответили немцы моей пушке. Она спокойно стояла невредимая. Кругом срезанные осколками ветки, сучья. Когда дым рассеялся, то хорошо видно было горевший сарай. По ржи метались немцы.
Даю команду «К орудию». Стрелке скомандовал особо, и он, как уж, закорчился по-пластунски к станинам.
Опять снарядов 5-6, и опять завыли мины. Но на этот раз они ложились менее точно и густо. Они уже летели торопливо невпопад.
На третий раз перестрелка повторилась также. Хотел перекатить пушку на другое место, но Задорожный и Стрижаков не посоветовали. Начали стрелять в четвертый раз. В хуторе «А» на том берегу горел ни один дом и сарай. Стрельба со стороны немцев стала реже.
Послышалось «Ура». Иваны пошли в атаку с пустыми автоматами, спускались в реку и выбегали на тот берег.
Стрельбу остановил. Выпустил более двух десятков снарядов, а Дмитриев – только три, т.к. орудие было повреждено. Послал связного за лошадьми.
Вышли к реке. Река была в месте брода глубиной около метра, шириной –20-25 метров. Перешли реку, с трудом забрались на крутой берег и двинулись вдоль берега. Батальон уже рассыпался по полю в километре от нас.
…Попался хутор «Б». Нашли молока кислого, сала, подзакусили. Жители сидели в подвалах. Около хутора валялись свежие немецкие трупы, уже без сапог.
Кругом, не имея направления, бродили отдельные кучки солдат и стали попадаться с других батальонов и полков, и даже с соседней дивизии. Встретили заместителя комбата капитана Лутовича. Он спрашивает: где комбат, где батальон? Мы ожидали, что нас будет ругать, что отстали, а он сам имеет виноватое выражение лица.
Выяснилось. Батальон и даже полк взяли неправильное направление. Наш батальон разошелся по ротно. Руководства ротами не было.
Бойцы кинулись отдельными группами за трофеями. Некоторые группы продвигались стремительно к свежим нетронутым хуторам, выбивая немцев, а т.к. в правую сторону больше было хуторов, то батальон зашел на полосу соседней дивизии. Отдельные группы оказались в тылу у отступающих немцев под организованным натиском соседней дивизии.
Получили приказ отойти назад и передвинуться на левый фланг в хутор «В». Заняли огневые на краю хутора под большими вязами рядом с полковой 76-мм батареей.
В хуторе в малиннике нашли несколько бутылок вина, застрелили шесть куриц. Сварили в двух ведрах суп, напекли коржей и картошки. Первый раз за день пообедали, как следует солдату.
Позднее наблюдал, как наступает соседняя дивизия. Ровные цепи, один командир браво гарцует на коне вдоль цепи. Немцы обстреливают фердинандами и минометами.
Наш батальон идет неуверенно в наступление. Так как с исходного рубежа выходят не боевым порядком, а отдельными группами, то нет уверенности ни у солдат, ни у командиров.
Солдаты поодиночке и группами залегают во ржи, машинально заворачивают от прямого направления вправо к лесу, делают полукруг и как ни в чем не бывало, с беспечным видом выходят обратно на исходный рубеж, но не показываются на глаза НП, а стараются присоединиться друг к другу и залечь где-нибудь на меже. Большую группу не обвинят в дезертирстве.
В хуторе «В» был помещичий дом и амбары. В одном сарае набито и брошено десятка два белых породистых овец. Убиты они уже дня два, а стало быть, убиты не немцами, которые ушли несколько часов назад, а хозяином, уехавшим с приближением передовой.
Лес, пни. Как попали сюда, – не запомнил. После курятины напряжение нервов стало меньше, и память ослабла. Лес, пни. Сюда мы пришли из хутора «В», где варили курятину.
Немец почувствовал нашу слабую организованность и недостаток боеприпасов и начал смелее огрызаться. Здесь в лесу среди пней он нас глушил, как рыбу.
Надо было спешно выбираться. Назад идти - не в наших привычках такой маневр. В сторону идти – такой урок мы уже испытали днем. Вперед идти – не только страшно, но рисково, боезапаса почти не осталось. Но стоять здесь нельзя, немец глушит беспощадно.
Все поняли, что двигаться можно только вперед. Без всякой агитации и команды, только дали знак - простое слово: «Пошли ребята». И батальон с азартом пьяных драчунов двинулся в соседний лес. Было уже довольно темно. Пули свистели так назойливо и густо, что казалось до леса (200-300 метров) добегут только одиночные солдаты.
А на второй день я про жертвы спросил старшину 9-й роты. Он ответил: «В роте одного убило и двух ранило.

21 июля 1944 года.
И так батальон ушел вперед, немцы удрали из леса. В хуторе горели дома, значит и оттуда немец бежит.
К нам подбежал связной от комбата: «Срочно пушку». Пушка работала только моя. Взяли ящик подкалиберных и поехали. В хуторе нам показали большой дом: «В нем заперлись немцы».
Поставил пушку в 40-50 метрах. Ударил по крыше, взрыва не получилось. Я подумал, что перелет. Ударил в стену - взрыва нет. Еще – опять нет взрыва. Я взял подкалиберные снаряды, т.к. думал, что для танков вызывают. Они об стену дома не разрывались, а пролетали обе стены.
Разломали дверь, зашли, дом был пустой. Богатая обстановка: мягкая мебель, ковры, пианино, зеркала, картины в позолоченных рамах, шторы, статуи, фарфор. И на стенах дыры от снарядов.
Вызвали Дмитриева и поехали за батальоном. В хуторе было светло от пожаров, а мы углубились в поле «в ночь». Наверное, на ходу дремал за пушкой, ничего не помню.

22 июля 1944 года.
Утро. Туман. Роса. Ноги сырые до… Холодно. Идем быстро вперед, стараемся разогреться. Медлить ни к чему. Перед противником нас никто не заменит. В середине поля гребень, на нем рвутся мины и снаряды.
За гребнем слева красивое село, блестят позолотой купола церкви, а до земли еще не дошли лучи солнца. В село идет соседний батальон, мы идем в хутор «Д» справа.
Иваны гуськами по межам по канавам просачиваются в село. Каждый старается вперед заскочить, захватить от литовцев «хлеб-соль» - молоко, сало, хлеб. И вино попадает.
Иваны знают уж на опыте - лиха беда подобраться к хутору. Но стоит только одному показаться в хуторе, – немцы побегут без оглядки. Я ставлю пушку перед хутором и стреляю по убегающим немецким группам. Стреляют и другие пушки.
Наши снаряды, но только не мои, попадают по далеко зарвавшимся Иванам. Они потом жалуются, но не сердятся. Довольны, что мы их активно поддерживаем. «Стреляйте, хоть и не в цель, но стреляйте, нам веселей наступать».
Трех человек в это утро ранило нашими снарядами, одного – тяжело. Я лично знал, что наши уже за хутором, поэтому стреляли осторожно.

Достали в хуторе хлеба и сала. Завтрак с вином. Батальон впереди, на гребне второго поля. Залегли, наверное, тоже завтракают. Немцы стреляют очень редко и без цели, тоже и они завтракают.
Вчера 8-я рота нашли бочку немецкого вина. Человека 3-4 налили во фляги, но прибежал лейтенант и прострелил бочку. Вино выпустил. Получилась бы катастрофа, если б допустить роту до бочки.

…Вчера просил у одного пулеметчика закурить, т.к. свой табак был на передке. Он не дал. Лежит сегодня около хутора с пулеметом, как живой. Спокойно, уютно на солнышке, как ровно спать лег после бессонной ночи. Мне стало его жалко. Ему лет около 45.

«Танки, танки!» - раздалось с гребня. «Танки!» – кричат с правого фланга. Подбежал связной от комбата, приказ выводить пушку на гребень.
Подцепили пушку – через мост по дороге на правый фланг. Шило предлагал на середину гребня, но рассуждать с ним некогда было. Ездовый мне больше верил. Осталось метров 200, отцепил лошадей, покатили на себе. Около полосы гороха открылся вид на немецкие позиции.
Командую окопаться. Сам с лейтенантом и Задорожным закатили пушку на край гороха. Горох молодой, еще не лег. Он был вровень со щитами пушки. Послушали, просмотрели немецкую передовую, танков не было видно, но гудели где-то за хутором «Е».
Прибежал старший сержант из роты, показывает впереди на хутор «Ж». Дом. Левее дома желтое пятно – копают окоп? Просмотрел в бинокль, действительно копают, за домом перебегают люди.
Позвал расчет, поставили пушку, проверил снаряды. Оказались одни фугасные и осколочные, а подкалиберных и бронебойных – ни одного. Хорошо, что сразу не показались танки. Послал за снарядами на пушку Дмитриева.
Огляделись, танков пока не видно. Начали стрелять по окопу. Стрелял Задорожный. Дистанция около километра. Перелет, недолет. По цели. Еще, еще.
Захотелось прощупать дом. Удобное место для штаба батальона и даже полка. Сел к прицелу сам. Недолет. Второй снаряд попал в крышу, образовалась дыра, но дом не загорелся. Еще снаряд, вспышка под самой стеной.
Взрыв сзади нас – заметили пушку мою. «По щелям!» У меня щели еще не было. Лег в борозду и лежа копал. Глина, как камень. Мины падают сзади нас правее. Там тяжело застонал раненый. Шило убежал на соседнюю батарею. Там совсем не было снарядов. Прибежал ко мне командир орудия, дал ему 10 штук - «Пойдут танки, поддерживай».
Щели копались очень медленно. Пришло сообщение, – немцы готовятся к контратаке. Гранаты остались на передке. Послал за гранатами. Ждем. Солнце печет. Сладкие лопатки гороха, охота спать.
Тороплю со щелями, только отойду – спят. Злость берет на Шилу. Матвеем его звали. Матюша спрятался в чужую щель и взвод не нужен. Все самому приходится обо всем беспокоиться.
…Мою стрельбу поддержали другие пушки, немецкие танки перестали гудеть. Из-за дома с дыроватой крышей пронесли носилки, потом промелькнул человек с забинтованной головой. В окопе людей не было уже, оставили его.
Опять начали стрелять по моей пушке. Одного помощника-пехотинца ранило, осталось семь. У меня уже щель была полметра глубины. Для головы сделал печку, для локтей, колен, пяток – углубления.
Зашевелилась наша пехота. Сходил к связистам, недалеко был телефон под копной сена. Спросил, как дела, правда ли, что немцы готовятся к контратаке? Ответили: «Готовятся, но наши, наверное, вперед пойдут в атаку».
Так стало весело. Так захотелось вместе с пехотой крикнуть «Ура». Это не солдаты, а орлы. Разве выдадут матушку Россию такие сыны. Чумазые, грубые, невежи. Но верные, любящие, храбрые и безропотные. Два дня гнали немцев одним «Ура».
Мне захотелось стрелять. Вспомнил помкомвзвода, который говорил: «Вы хоть без цели, но стреляйте, нам веселей…»
Кстати узнал у телефониста, что получили боеприпасы, и мне сразу стало понятно оживление в наших цепях. Захотелось стрелять, но чтобы не попало за несвоевременную и самовольную стрельбу, решил втянуть в это дело Шило.
Добрался до него. Изучили вместе немецкую передовую. Доложил ему, что обнаружил немецкие минометы, которые обстреливали нас. Необходимо подавить. Шило боится: «А не попадет?» Я объяснил: «Связи с КП нет. Огневые точки имеем право подавлять. Если вызовем огонь немцев, то только на себя, и мы стоим отдельно от батальона». Шило согласился.
Прибежал к пушке, разбудил расчет. Открыли стрельбу по немецким цепям. Стихийно это получилось или моя стрельба совпала с приказанием КП полка, но за мной начали стрелять соседние пушки, а потом и на правом фланге открыли огонь. Стрельба по ржи, по кучкам убегающих немцев. Сколь убито!
Иваны пошли в атаку. Поднялись и пошли, не залегая, как под Армянском. Орлы.

Вызвал лошадей, поехали за батальоном. Прошли немецкую оборону. Прошли лощину. Хутор «З». Впереди поле, гребень. Наши залегли над гребнем, немцы окопались за гребнем. Передышка.
Атака. Я вывожу пушку на гребень. Иду впереди на 100 метров, чтобы своевременно указать ездовому дорогу. Между мной и пушкой падает снаряд, второй, третий, четвертый.
Ездовый без команды сворачивает вправо в рожь. Четырех человек помощников ранило. Расчет разбежался в стороны, а снаряды сыплются. Лежу в ячейке…
Кончилась стрельба. Побежал на правый фланг, чтобы перерезать путь пушке. Встретились в лощине минометчики. Остановил последних двоих, спрашиваю, видели пушку? Но свист и взрыв – все трое падаем в траву. Я поднялся, они были от меня один в десяти, другой в пятнадцати метрах, оказались убитые.
Прибежал один минометчик выворачивать карманы, я побежал искать пушку. Но ее на левом фланге не было. Потерял направление и выбежал между немецкой цепью и нашей.
Наши идут, винтовки наперевес. Вижу знакомых, но они меня не замечают. Тогда я понял, где нахожусь. Засвистели пули. Лег и отполз в лощину. На правом фланге пушки тоже не было. Побежал в хутор «К», потом в «Л», потом опять в «К».
Впоследствии оказалось, Шило получил приказ выйти на рубеж соседнего батальона. Оттуда с огневой выслал за мной двух связных и приказал найти, во что бы то ни стало, и узнать или ранен, или убит. Они не считали меня уже в строю.
Встретил двух помощников из моего расчета, пошли в хутор «М», где был виден НП, встретил связного от Шило. Они были уже в хуторе «П».
В хуторе «Н» мы остановились пошукать молока. Встретили второго связного. Я ушел вперед и связных потерял. До хутора «П» добрался с большими трудностями самостоятельно. Встретил передок лошадей, Иванова нет, наверное, убежал за трофеями.
Вдруг бежит Шило и лезет ко мне, жмет руки и рад целоваться: «Ты разве жив, а где остальные, я послал тебя искать. Думали, убит, а может раненый остался. Стрижаков уже командует расчетом. Пойдем к пушке. Они все обрадуются, что ты жив».
Сходил к пушке. Встретил ребят. Радоваться некогда было. Схватил ведро, мешок, одного человека - и в хутор за медом и сухарями. Чтобы пчелы не лезли, обложили улей соломой и подожгли. Закутаешь сам себя плащ-палаткой, – все равно лезут. Половину меда оставили; размазали по траве. Набрали сухарей (на дороге был рассыпан мешок черных и белых сухарей).
Мед и сухари послал к своей пушке, а сам пошел отправить в тыл пушку Дмитриева, в ремонт.
Забрал у него передки с резиновыми колесами, а свои отдал. Обменял кое-что: ящики, снаряды, гильзы, гранаты, инструменты.
Очень жалел: банник* забыл взять. Шило ругал меня за это, но я уж виноват, – признался. Дмитриев и Рашевский ездовой уехали в тыл.
Наступление. Хутор «Р». Батальон направляется на хутор «С». Дорогу сильно обстреливают. Надо было броском пройти полкилометра до кустов. Чтобы не попасть вместе с пушкой под обстрел, хитрый Шило пошел вперед: «Я тебе махну рукой». Он уже узнал тактику. Ну а мне все равно, я должен быть у пушки.
Шило махнул рукой. Я объяснил ребятам порядок движения. Марш – бегом. Кусты. Потом перебрались в хутор «С».
___________________________________________________
* приспособление для чистки ствола орудия (прим. Ред.)

Это оказалась помещичья усадьба. Богатый дом. Сараи и амбары заперты и замки не тронуты. Тут Иваны не задержались. Немец быстро отступал. В саду было много меду. Разбили не один улей. Меньше в рот попало, больше намазали на себя. Рожи у всех опухли, глаза заплыли от пчел.
Из хутора «С» пошли по саду. На углу сада было огромное дерево с дуплом. Появились немецкие самолеты, бомбили шоссе и мост. Переждали в саду. По шоссе вышли к хутору «Т».
Там по кюветам шоссе сидели роты на привале, не знали куда идти. Командования батальона и полка не было ни души. Встретил знакомых ребят. Многих уже не было. Убит был Гладун, с которым я в одном взводе был в 200-м заградительном. В батальоне вышло из строя процентов 40.
Мою пушку вызвали на перекресток и предложили занять огневую. Я отказался, Шило меня поддержал. Поставили на краю хутора около сарая во ржи. Во ржи была разбросана и спрятана вся утварь соседнего дома. Жителей не было.
В конце шоссе показались «фердинанды». По нашему хутору зачахали снаряды. Приготовили снаряды и гранаты, стали ждать.
Впереди в хуторе «Ф» за километр от огневой были немцы. Подбежал командир 8 роты капитан и стал настаивать стрелять по сараю в хуторе «Ф». Действительно около сарая толпились и перебегали немцы. Шилы не было.
Я начал стрелять, т.к. капитан этот замещал комбата. Выпустил все снаряды осколочные, начал бронебойными. Было уже темно и было трудно определить попадаемость и корректировать, но стреляли вообще по хутору для паники.
Немцы оставили хутор без боя. Фердинанды скрылись. Их на нашем участке было три, и они действовали очень осторожно. Наших сорокапяток боялись.

23 июля 1944 года.
Как шли ночью, не помню. Не спали уже три ночи. Дремали на ходу.
Утро. Впереди город. Батальон пошел прямо. Мы с пушкой в обход влево. В хуторе «Х» скрывались еще немцы. Начали стрелять по нам из винтовок. Мы открыли огонь из автоматов и винтовок.
Замолкли. Прошли мимо хутора. В хуторе «Ц» догнали батальон. Стояли на углу сарая. Достали сала. Шиле прострелило гимнастерку на плече.
Пошли на город. Он был занят вчера вечером дивизией правого фланга (или полком). Правофланговая часть шла впереди нас, левая – сзади.
Немцы оказались слева. Отступили обратно. Речка, лог, кусты. Минометчики. Копали щели. Батальон занял оборону впереди на гребне хлебного поля. Ранило лошадь – жеребца.
Гуляев прострелил ногу автоматом. Баловался, наверное. Послали его к комбату. Заняли огневую около КП батальона в логу на краю овса. Бомбила немецкая авиация. Стрелял из своей щели по самолетам.
Батальон ушел в наступление. Покатили пушку на себе. Шило остался искать лошадь. Хутор «Ч». Мост. Остановились отдыхать. Догнал Шило, - с передком и пара лошадей.
Хутор «Ш». Штаб батальона. Пушку поставили около штаба у сарая. С полдня начался дождь и теперь зарядил, и льет и льет. Рядом 4 улья в кустах вишни. Их разорили, и пчелы не давали возможности окопаться. А немец кидает мины.
Пришла повозка со снарядами. Сдали гильзы и брак и набрали новых. Достали меду, пообедали.

…Принесли лейтенанта Жилина. Ранило в живот. Сам собирал свои кишки и спокойно уверял товарищей, что капут.

… Комбату привели жеребца литовского, уехал кататься.

Заняли новую огневую стрелять по лесу за хутором «Щ». Но стрелять не пришлось. Батальон поднялся без артподготовки.

Идут в атаку. Санинструктор на дороге стал перевязывать раненого немца. Пробегали два бойца. «Что делаешь? Иди в цепь, своих перевязывай. Для своих у вас бинтов не хватает!» Немца закололи, санитара прогнали вперед.

Хутор «Щ». Огневая у сарая. Попали под обстрел «фердинандов». Но пехота бросилась стремительно в лес, и обстрел прекратился. Мы подошли к лесу. Соседних батальонов не было. Справа и слева немцы. Батальон углубился в лес.
Не все же мне инициативу держать – пусть Шило решает, как хочет. Шило растерялся, предложил отойти обратно в хутор «Щ», но на это даже все солдаты рассмеялись. Начали обстреливать опушку, где мы стояли.
Лес был здоровый и эхо, казалось, ломало целые деревья. Мы метались, как шальные. Куда ни отойдем, туда и падают мины. Шило убежал в хутор «Щ».
Я понял, что из леса с левого фланга следит за нами немецкий корректировщик, и увел пушку и расчет вглубь леса. Упало в середину леса еще несколько мин и затихло.
Послал Стрелку, как бывшего адъютанта Шилы, искать комвзвода. Стрелка боится выходить из леса. Но послал под угрозой автомата. Стрелка ушел, нашел Шило и нажаловался на меня и наябедничал, что я назвал Шилу паникером.
Прибежал Шило и выхватил у меня из зубов папироску (последний табак из кармана я на нее вытряс). «Зачем куришь, ты демаскируешь нас». Я ему напомнил, что нам сейчас маскироваться в лесу и хуторе не следует. Надо догонять батальон. Шило умолк.
Пошли из лесу и встретили батарею 76 мм, которая поддерживала наш батальон. Пошли вместе и заблудились.
Долго шли. Хутор «Ы». Встретили крестьяне. Угощают куревом. Девушки дают немецкие папиросы целыми пачками. Немцы ушли перед вечером. В хуторе красных еще не было – мы первые. Показали дорогу на хутор «Э».
Хутор «Э». Гражданских нет, попрятались. Ребята побежали за молоком. Забегает солдат в одну хату, все открыто, на лавке кто-то спит. Посмотрел ближе – немец. Выскочил из хаты, позвал других солдат, немца захватили.
Нашли на одном дворе старика. Он рассказал: немцы были в хуторе, когда мы подходили, – они убежали, а этого пьяного немца забыли, оставили. С немца сняли сапоги. Он прыгает босиком по холодной земле и делает беспечный веселый вид.

24 июля 1944 года.
Ночь. Вышли на шоссе, влились в колонну 13-го полка, часто делали короткие привалы. На каждом привале люди падали спать. Предупреждал, чтобы ложились недалеко, и по команде «Приготовиться к движению» всех будил и пересчитывал. А самому страшно хотелось спать.
Шило лежал на станине. Я попросил дать мне на несколько привалов подмену, чтобы мне самому поспать. Он отказал: «За людей отвечаешь ты, и больше я никому не доверяю». Паразит.
Появилась заря. На одном из привалов я незаметно для себя сел закурить на траву и заснул… Ребята привыкли к тому, что я нахожусь впереди пушки, шли спокойно, не замечая моего отсутствия, и ждут перекличку, но перекличку я не делаю. Тогда хватились меня, побежали искать, но не нашли.
Я проснулся от стука колес, и меня толкал какой то чужой солдат. Побежал догонять. Бежал вдоль колонны до самой головы – наших нет.
Они, наверное, свернули по другой дороге. Ведь не пойдут же они с 13-м полком. У нас другое направление. В стороне хата, решил зайти и ждать утра. В хате штаб. Зашел, сел и уснул.
Проснулся, всходило солнце. Встретил знакомых офицеров. Накормили. Сказали мне направление 9-го полка. Пошел.
Прошел километров 5-7. Встретил пулеметчиков 1-го батальона. Шел вместе. В хуторе «Ю» разошлись позавтракать. Нашел кислого молока. От пулеметчиков отстал. Дорогу дальше не знал и не знал даже азимут.
Хутор «Я». Немцев нет, но и красных еще не видели. Я пришел первым. Завели в хату. Налили молока, хлеба положили, спрашивают обо всем наперебой. В окно увидал трех солдат, выскочил на улицу и догнал их.
Оказались пулеметчики с нашего батальона. Ночью спросонья, надеясь друг на друга, оставили корпус «Максима». Ходили искать, но не нашли.
Подходим к хутору «Ь». Догоняем батальон. Встретил Лутовича. Он знает, что я отстал и догоняю, ничего не спрашивает, почему и как. Показал мне, где моя пушка. Она двигается за какой-то ротой от хутора «Ь» к лесу.
В бинокль узнал ездового, Матюшу, многих ребят. Около леса на привале догнал. Шило укоризненно спрашивает, как я отстал: «Ведь ты командир, разве можно. Должен показывать пример. Я доложил комбату».
Я ему ответил: «Предупреждал, что спать хочу. Я целую ночь дежурил на привалах, будил людей, а как сам заснул, – не разбудили».
По лицу огурешному вижу, что Шило готовит мне палку в колеса. Ребята насторожились, посматривают на меня виновато. Я их везде защищал, а они меня подвели. Шило намерен поставить на мое место Стрижакова, но колеблется. Команда «Приготовиться к движению»…

Шли по лесной дороге всем полком. Вышли из лесу, река, разбитый мост. За рекой поле с гребнем. Разведка пошла вперед. Саперы строят мост. Солдаты завтракают, – кто что достал.
Переправа. Выходим в поле на гребень. Хутор «А». Идем по огородам. За хутором на поле и в лесу немцы. Шило получил приказ выводить пушку к лесу. Поле простреливалось.
Объясняю порядок движения: бросок от моста, на середине поля остановка, второй бросок до леса. «Марш!», выбегаю вперед. Пушка меня обгоняет. Попадаем под обстрел. Разбивает повозку, Иванова волной сшибло с передка и ранило в голову. Лошади бросаются в сторону и тащат пушку через канаву.
Назначаю второго ездового с пушки Дмитриева (забыл его фамилию), командую брать правее и на лес, сам бегу к Иванову. Обстрел продолжается. Осматриваю Иванова и отправляю его в санроту. Шило лежит в траве и кричит: «Иванов, Иванов!» Посылаю к нему бойца, думаю, что он ранен. Оказалось, не ранен, а кричит с перепугу.
Я вслед за орудием. Остановились перед лесом в елховнике. Около пушки крутится сержант из пехотинцев – помощников. Распоряжается не в своем деле, хлопочет, мне укоризненно докладывает: «Вас не было, проезжал комбат, ему доложил, что ранило Иванова».
Я ему пояснил: «В елховнике все около пушки собрались, а вот около моста под обстрелом никого не было. Кто вывел пушку из-под обстрела!?»
Подходим к хутору «Б». Стоят штабные машины, нас не подпускают: – из-за вас и нас обстреляют. Но я завожу пушку в ограду. Копаем щели. По дороге к хутору получил котелок супу с чужой кухни. Предложил Шиле, он охотно ухватился, не так за суп, - за мое приглашение. Отдохнули часа два, двинулись. После отдыха нервы ослабли, и опять ничего не помню.
…Прошли лес. Вышли в поле. Перевалили через гребень, спускаемся к хутору «В». Дальше хутора за мостом село, церковь. Справа хутор «Г», сзади – хутор «Д». По хутору «В» река-канал. Спускаемся к каналу. Остановка. Полно артиллерии, лошадей, свистят пули. Люди залегли, а лошади почему-то не выведены.
Докладываю Шило о необходимости вывода пушки и лошадей из-под обстрела. Пока Шило мямлил, обстрел снова усилился. Я позвал ездового и повел пушку в хутор «Г» (метров 500). Пули засвистели сильнее. Лошади чувствуют панику людей, бешено рвутся вперед. Скрываемся за сарай. Окапываемся. За мной пригнали и другие пушки.
Батальон получил приказ и перешел канал. Немцы укрепились правее села и в селе. Моей пушке приказывают перейти на ту сторону канала через мост.
Ни с кем не объясняюсь, даю сигнал ездовому, и мчимся к мосту. Расчет и Шило бегут сзади. Около моста обстреливают. Расчет бросается в канавы, а мне с пушкой стоять нельзя. Промелькнул мост. Остановка. Подбежал расчет и Шило.
Предлагаю Шилу выбрать огневую, не все же ему быть свидетелем. И вот он начинает выбирать огневые, хотя в тактике пехоты и артиллерии ничего не понимает, обстановку не представляет.
Первую огневую он облюбовал рядом с батареей 76 мм, но оттуда прогнали артиллеристы. На второй сразу же обстреляли, – не успели мы окопаться. С третьей прогнал зам. командира полка. На четвертой опять попали под обстрел и под немецкого корректировщика. Пришлось удирать с поля до самого леса. Шило где-то забрался в щель и отстал.
Я собрал разбежавшийся расчет и вывел пушку на левый фланг батальона. Отстегнул лошадей и отослал их в кусты. Выкатили пушку по ржи на гребень и во ржи окопались.
Пришел Шило, на меня злится, придирается. Я ему заявляю: доложу комбату и уйду. Меня в любую роту примут охотно, а с тобой работать не могу. Он назначает Стрижакова командовать, но подошло время стрелять. Стрижаков растерялся. Я обратно принял командование расчетом.
Немцы открывают огонь. Прибежал командир роты пулеметчиков. Показал нам опушку, где засели немцы. Открываю огонь по этой опушке. Лейтенант- пулеметчик – опытный фронтовик. Научил меня стрелять в такт разрывов немецких мин. Получилось очень интересно. Немцы не замечали наших выстрелов, и мы стреляли спокойно, не торопясь.
Стрелка опять забрался в щель. Я там его нашел и облегчил немного себя, излив на него большую долю гнева. Он, ковыряя рылом землю, со стоном полез к пушке. Противно было смотреть. Ребята опасливо на меня оглядывались. Шило помалкивал. Лейтенант-пулеметчик подозвал меня, закурили. Я ему выложил, что наболело на сердце, и стало легче.
Он рассказал, что прибежал к нам со своего НП. Сидел у телефона во ржи. Вдруг кто-то тянет за провод. Кто там? Поднялся. Навстречу немец. Оба шарахнулись в стороны. Справа человек 40 немцев без пилоток, пробираются в обход. Лейтенант с телефонистом бросили аппарат и прибежали на нашу огневую.
…К вечеру мы опять открыли огонь. Начали разрываться мины по всему полю, но нашу огневую до сих пор не засекли благодаря парным выстрелам. Девятая рота попала в окружение, командира убили. От роты, когда она вышла из окружения, осталось 12 человек.

25 июля 1944 года.
Наступила темнота. Стрельба стихла. Выставил часовых, и первый раз за четверо суток легли спать. Утром проснулись – тишина, но очень подозрительная. Прибежал связной Дениченко от комбата (бывший мой ездовый). Сообщил – выводить скорее пушку. Немцы скоро отрежут мост, наши отступают.
Отбой. Вызвал лошадей. Шило через мост не пошел, а решил прямо через канал в брод. Сыро будет, но не так опасно. Когда я удалился с пушкой и расчетом метров на 300 по направлению к мосту, Шило решил расчет со мной не посылать – лишние жертвы.
Он машет мне рукой и кричит. Я понимаю его сигнал так: выходить к мосту с правой стороны кустов. Махнул рукой ездовому, а он еще не знал мои сигналы и в нерешительности остался стоять на месте. Иванов – тот знал каждый мой сигнал.
Подбегает Шило: «Почему расчет не возвращается!?» Выхватывает пистолет. Я схватил его за руку: «Осторожней с огнем, товарищ младший лейтенант».
«Не выполняешь приказ!» Я объяснил: «Не понял Ваш сигнал, а мой сигнал не понял ездовый». Шило успокоился.
Промчался с пушкой через мост. Сидел на станине, мины трещали кругом, пули свистели. Лошади неслись, как бешеные.
Зашли в хутор «Д». Шило начал мне объяснять: «Тебе Ложкин трудно работать с плохим слухом (последствие контузии). Ты сдай орудие, назначу другого командира. А я тебя устрою, будешь моим адъютантом».
Я ответил: «Орудие передавать никому не буду, и меня поддержит комбат. Твоим адъютантом не хочу быть. Если надоел, то уйду в роту».
«Что ты, товарищ Ложкин, я тебя ценю как командира, и как человека. Тебе же лучше стараюсь».

Роты сильно поредели... Собрали людей, и пошли всем полком в хутор «Г». Там встретился запоздавший 13 полк. Если бы он пришел вовремя, то не пришлось бы отступать.
В хуторе началась неразбериха, перемешались подразделения, люди, повозки, лошади. Командиры не знали, что дальше делать, куда двигаться. А немец все глушит и глушит минами. Стоять нельзя.
В этой сутолоке запомнилась картина… Кадка пшеничного теста, кругом костры, солдаты, сковороды, оладьи, сало. Одни нажарят себе – уходят с горячими блинами на руках или в подоле. Другие подходят, тесто не убывает. А кругом рвутся мины.
Выходим в хутор «Е». Но немец меняет свои позиции. Идем в обход хутора справа. Немец отступает. Полдень, жара. Идем, как на охоту. Проходим барский сарай, немцы не встречают. Поднимаемся в хутор «Ж».

Остановка. Злой старик и старуха. У старухи горстями таскают горох. Она кричит, солдаты хохочут. Гороху жалко, а не понимает старая, что дом ее и хутор могли бы уничтожить дотла. Солдаты здесь полноправные, неограниченные хозяева. Они смеются над глупой старухой снисходительно. Они потешаются ее криком, но они же ее в душе жалеют.
Спускаемся из хутора «Ж» в большой лес. Дорога в лесу, проложенная войсками. Полно артиллерии. Пехотинцы замечают: «Вот полная дорога артиллерии, а выйдешь на передовую – ни одной пушки».
Они до некоторой степени правы. Они привыкли на 4-м Украинском воевать – на каждого стрелка пушка. Ходили в наступление в пороховом дыму канонад. А здесь плохо. Одни сорокапятки и 76 мм короткоствольные. И у них снарядов нет и наполовину вышли из строя.
В лесу попадается навстречу 5-й полк. С трудом расходимся. Расширяем дорогу, валим деревья. Стрижаков встретил друга с мешком табаку. Я набрал табаку полную гранатную сумку.
Один лейтенант из 5-го полка сообщил: в Германии после покушения на Гитлера начался мятеж. Гитлер арестован, Геббельс скрылся. Вести хорошие, но они только расстраивают. Может в ближайшее время будет перемирие, кончится война, а мы идем в бой.
Проходим лес. Идем по шоссе по окраине леса. По обе стороны от шоссе немецкие окопы. Впереди город, будет его штурм. Подошли, говорят, наши самоходки. Перекресток. На углу леса сильный обстрел. Минуем перекресток. Останавливаемся в посадке перед хутором. Шило ушел получать задачу. Впереди хутор. За хутором виден город (Сесики, кажется). Пехота просачивается к хутору, к сараю. Трещат немецкие пулеметы.
Броском переходим к сараю. Начинают обстреливать сарай. Переходим в хутор. Хутор также обстреливается минометами и простреливается пулеметами. В хуторе горели большинство домов. Жара от солнца и пожаров была нестерпимая.
Не поспевал просматривать дорогу, забрались в тупик. Нужно заворачиваться. Шило тоже об этом кричит. Засвистели снаряды. Со злости подбежал к низкому палисаднику, хватил столб, он оказался непрочный, а сила у меня появилась удивительная. Схватил покачнувшееся прясло и с такой стремительностью оттащил его в сторону, что свалил с ног Павлушу Задорожного, который подскочил помогать. Путь пушке был свободен.
В хуторе, как в аду. Раненые, огонь, жара, взрывы, свист, а шоссе чистое, как вихрем выметено.
Вдруг меня за ногу крепко хватает рукой раненый и кричит хрипло: «Браток, помоги!» Взглянул - у него от пояса вместо ног насквозь мокрые тряпки с мясом…
Схватил его карабин (свой пустой автомат бросил), пнул сапогом по его кулаку и бросился вперед по шоссе на конец хутора. Пушка за мной, расчет за пушкой. Шило рот открыл от моей дерзости и от того, как верили, и как смело бежали за мной солдаты.*
____________________________________________________
* эпизод с тяжелораненым солдатом Иван Яковлевич не раз вспоминал и переживал в послевоенные годы. Но на решение у командира орудийного расчета в той ситуации была секунда, и иного выхода не было (прим. Ред.).

«Конец хутора. Собрались, устроили совет. На правом фланге полка в 300 метрах от хутора сарай. К сараю за час до нас ушла 7-я рота под командой лейтенанта «красной девушки», но смелого парня Галактионова.
Правый фланг открыт, т.к. соседняя дивизия ведет бой в пяти километрах сзади. Наш полк пойдет штурмом на город, и немцы могут ударить по правому флангу полка с обходом в тыл.
7-я рота должна подготовить огневую моей пушке. Задача 7-й роты и наша прикрывать правый фланг полка. Перед сараем ровная площадь, как футбольное поле. Город, как на тарелочке.
Шило предложил: «Пойду к сараю и пошлю тебе связного». Я согласился, т.к. после броска я должен хорошо знать обстановку у сарая.
Шило ушел. Я отстегнул и спрятал лошадей от осколков. Ребята притащили сухарей и смальца два горшка. Пообедали. Смалец пальцами таскали в рот.
Пришел связной от Шило, передал приказание двигаться до сарая на лошадях. Подходить к сараю не прямо, а в обход через хутор «К». Если бы Шило приказал лично, я от такого бы плана отказался. Но заочно отказаться от него, значит всю ответственность за успех, за неудачу, за пушку, лошадей и людей положить на себя.
Мои соображения таковы:
1). Я бы не решился выводить лошадей к сараю. Но раз Шило приказал, не могу я компрометировать себя перед бойцами, оставляя лошадей в хуторе.
Иванов плюется и матерится. Он прибыл утром из санроты и опять был у меня ездовым. Теперь он проклинал все кишки Матвею и грозил доложить комбату. Где это видано, с лошадьми выехать на передовую?
2). Идти прямо – рискованно. Немцы могли на ходу срезать пулеметами, засечь у сарая и обстрелять из минометов.
3). Идти в обход через хутор «К» – риск не уменьшался, а мог удвоиться, т.к. по ту сторону сарая могли быть немцы, а Шило об этом не знал и не задумался над этим. Шансы на успех уменьшались и потому, что путь через хутор был впятеро дольше. Немцы, если засекут, могут обстрелять с двух сторон, причем из кустов в упор.

Но в отношении того, что немцы есть в кустах, мысль мне пришла только в хуторе «К». Но ворачиваться и ломать план Шило уже не было смысла. Объяснил ребятам обстановку, задачу и план действий. Приказ, есть приказ - тронулись в хутор «К».
На пути к хутору попался сломанный мост. Быстро восстановили. Зашли в хутор. Пустота. В хуторе не было еще русских, но уже и не было немцев. Два дома и сараи. Жители сидели в землянке. Мы их не видели и полезли в один амбар. Ничего съестного, кроме гороха, не было. Вышел старик, попросили хлеба. Его дочь вынесла сухарей.
Спустились через двор книзу. Около колодца покурили. Я точно объяснил маршрут до сарая и порядок движения. Ребята верили мне и легко соглашались с моими доводами.
Тронулись по лощине во ржи. Город скрылся. Вот осталось до сарая 250-300 метров. Мы стоим на краю ржи. Город опять, как на тарелочке, километра 1,5 - 2 от нас. Площадка перед сараем ровная, трава низкая. Слева борозда от трактора, справа кусты, но в них ничего подозрительного, и я успокоился.
Быстро объяснил порядок броска к сараю: я выбегаю вперед, через 70 метров выходит пушка, за пушкой расчет на дистанции 15-20 метров. Марш! В эту минуту я сказал себе – «С богом…»
Ног под собой не слышу. Ветер приятно хлещет по лицу. Вот середина площадки. Близок сарай. Близка цель. Справа короткие очереди. Я их не понимаю и принимаю правее. Справа опять короткие очереди, мелькнули частные огоньки. По мне стреляют. Сейчас ударит. Куда? В голову, в грудь, в ноги, в живот. Мысли, как молнии. Ноги, как пружины. Сарай - 50 метров.
Удар, как электрическим током в ногу. Ступил на нее, подогнулась, упал. Ранило. Повернул голову влево. Промчалась пушка. Иванов взмахнул бичом, 1-2 секунды - и скрылся за сараем. Не по эту, а по ту сторону. Расчет залег и отполз обратно в рожь.

Притворился мертвым. Стрелять не стали. Лежал пять минут, долгие пять минут. Надо убираться, немцы могут пойти в атаку – тогда капут. Слева, в пяти метрах куст травы.
Медленными незаметными движениями переполз туда. Полежал – огляделся. Немцы не стреляли – или они пожалели меня добивать, или меняли огневую после стрельбы, или боялись моей пушки.
Пополз немножко быстрее к борозде, встретил заместителя своего Стрижакова Сергея. Расчет остался во ржи. Стрижаков перевязал мне рану. Пуля ударила справа, и как он определил, застряла в кости.
Распрощался со Стрижаковым, обменялись адресами на всякий случай. Пожелали друг другу «Счастливо» и поползли: он к сараю, я в рожь.*
Добрался до ржи. На площадку падали мины. Сарай горел. Обождал обстрел. Зарядил карабин на случай встречи с немецкими разведчиками и пополз в хутор «К».
Хутор. Землянка. Гражданские дали хлеба, сала, стакан вина. Одна из Ленинграда – хорошо говорит по русски. Появились разведчики – наши.
Подозвал. Лейтенант идет на меня с автоматом. «Свои». Он мне объяснил обстановку. Предложил выбраться из хутора, т.к. снуют немецкие разведчики в нашей одежде.
По направлению угла леса были два хутора «Л» и «М». Уже темнает, свистят шальные пули, рвутся мины. До крови содрал колени и холки у рук. Пробовал прыгать на одной ноге и опираться на карабин. Весь выпотел, устал.
Вот дорога, едет повозка на передовую. Кричу, – не останавливается.
Идет солдат, дождал. Он мне посоветовал в хутор «Л». До хутора 200 метров. Овес кончился. Картошка. Борозды. Поднялся на ногу. Заметили. Прибежали. Помогли дойти.

____________________________________________________
* в 60-х годах Иван Яковлевич некоторое время вел переписку с дочерьми С.И.Стрижакова (прим. Ред.)

В хуторе «Л» был перевязочный пункт батальона. Встретил знакомого фельдшера. Он мне быстро нашел повозку. Рассказали дорогу в санроту, поехали кроме меня еще трое раненых.
Попалась батальонная кухня (первый раз за 5 дней). Дали хлеба, вареного мяса, сахару, табаку, спичек. С кухней шел связной на передовую от штаба полка. Специально на передовую нес официальное сообщение: «Гитлер арестован, Геббельс скрылся». Ну, ребята, недолго осталось воевать, самое большое 5-6 дней.
Ехали километров 10. Санроты не нашли. Ездовый брал нас по пути и стал предлагать высадить. Стал уговаривать: вас подберут или я за вами обратно заеду. Мы взялись за оружие: «Вези обратно!»
Приехали обратно. Повозок и людей на том месте уже нет. Около перекрестка был сарай. Сложил нас в сарае на солому и припер снаружи дверь. Обещался утром приехать сам или послать повозку. Все боялись, что обманет.

26 июля 1944 года.
Всю ночь ухали мины по перекрестку. Болела нога. Было холодно. Перед утром задремал…
Стук колес. Проснулся. Яркая заря. Открывается дверь. Заходит тот же ездовый: «Через час придет повозка, а один человек, кто не боится тряски, может ехать со мной. Поеду быстро».
Я согласился. Посадили. Поехали. Восход солнца, табак, спички. Охота петухом петь, а позади ухает, и кузнечиками трещит передовая. В тыл. На восток...
Санрота. Перевязка. Отобрали плащ-палатку. Капитан Титаренко. Его интересует обстановка. Я его понимаю и уважаю. Честно обрисовал обстановку. Попросил у меня бинокль – отдал, пусть вспоминает. За это мне вернули плащ-палатку и сразу же в первую очередь назначили на отправку в санбат. Посадили в тарантас. Дали денежный аттестат и помахали руками.
Подъезжая к санбату, мы заметили немецкие самолеты. Летели в нашу сторону. Ездовый свернул и полез в канаву. Я поддался его панике, осудил его мысленно, что оставил меня одного. Спустился на траву и лег метрах в 10 от лошадей, что бы не стоптали, если испугаются и побегут. Бомбили обоз где-то за хутором.
Приехали в санбат. Положили в сарай без крыши. В несколько рядов раненые. Решил вздремнуть, но перед сном перекурить. Размышлял, – сколько буду на излечении, неужели месяца два? И тут заметил, что поверх бинта на ноге поднимается синева. Подозвал медсестру, показал ей, она позвала хирурга. Срочно на операцию.
Носилки. Операция. Машина. В госпиталь.
Встретил знакомого раненого лейтенанта. Он рассказал, что 26 июля город Сесики был взят. К вечеру за городом дивизия собралась для отхода с передовой на переформирование.
На сборе батальона было около 30 человек. Артиллеристов среди них не было…
На передке оставил шинель и ранец, записную книжку, письма, фотографии, документы. С собой вынес плащпалатку, карабин, бинокль, компас, гимнастерку, брюки, пару белья, один сапог, одну портянку…*

****
_________________________________________________________________
* ранение оказалось тяжелым. За период лечения в госпиталях было проведено три операции, принималось и решение об ампутации ноги, но Иван на это согласия не давал. В общей сложности находился в госпиталях 13 месяцев (прим. Ред.)

9 февраля 1945 года.
…В начале января рана с той и другой стороны ноги подсыхала. С левой стороны зарубцевалась, и сняли повязку. С правой образовалась корочка, и накладывали «бублики» и посыпали стрептоцидом.
22 января по предложению начальника бросил костыли и стал ходить с палочкой. От ходьбы начались легкие отеки ноги, и начала открываться правая рана, появился гной, которого не было целый месяц. Стенки левой раны посинели. Вообще получилось очередное осложнение.
Неужели опять операция? Чувствую при ходьбе колотье в нижней трети голени. Костыли брать не приказывают, но и ходить кроме, как по палате, не разрешают. Ни туды, ни сюды.
В декабре я предполагал, что выпишут в конце января, а теперь, по-видимому, пролежу февраль целиком.
Больше всего интересует вопрос: куда выпишут? Три дороги для меня из четырех:
1). Домой – к этой статье я, пожалуй, ни в каком виде не подойду
2). Домой в отпуск – эта дорога самая заманчивая и, возможно, мне дадут отпуск
3). Нестроевая – самая вероятная. Но мне нестроевая интересна только в том случае, если остаться работать в Ижевске
4). Строевая – самая широкая. По этой дороге послать меня решатся едва ли в ближайшие месяцы. Все же ведь перелом кости, но сейчас все возможно.
Людей после январского наступления потребуется на передовую много, а за меня, как обстрелянного фронтовика и командира, ухватятся.
…Ведь для меня и передовая не особенно страшна. Я к ней уже привык достаточно и судьбой своей не избалован.
Суровая она у меня и злая, но в то же время и добрая. Сколько раз она выводила меня из объятий смерти, сколько раз выручала от беды и отводила от нее.
Разве не могли бы лежать мои кости сейчас где-нибудь в Сальских степях, в Дедовой балке, в Ключевой, на Перекопе, на Бельбеке или в Литве около сарая?
Теперь я как будто сам не свой, да и на самом деле я не имею права распоряжаться собой, т.к. солдат – человек казенный. Чему быть, того не миновать.

10 февраля, суббота.
Это первая текущая запись. Вчера закончил свое обозрение. Писал 22 дня. Спешил и писал не на столе, а на койке лежа. Чернила плохие и написал коряво. Но все это пустяки. То что задумал, – сделал.
На меня в палате смотрят, как на философа – все пишет, все пишет. Но я на это не обращал внимания и меня не беспокоили. Любопытные не подходили и не заглядывали. Я достаточно имею авторитета, чтобы мне не мешали».

****

В заключение хотелось бы привести пару из многочисленных дневниковых размышлений отца, свидетельствующих о его склонности к философии.
«4 февраля 1950 года.
Задали вопрос: Жалеете ли Вы о тех днях, когда жили там-то и так-то?
Ответ: Жизнь…существо жизни заключается в движении. Поэтому жалеть о прошедшем также бессмысленно, как жалеть о том, почему у меня на руке не 6 пальцев, а только 5… Вы говорите, движение может быть разное; направление и сила его может зависеть от случайностей. Случайностей в природе нет. Каждое явление, каждое действие зависит от окружающей обстановки, и ни одно малейшее действие – изменение нельзя объяснить случаем или одной причиной, а можно объяснить только массой совокупных причин, и чтобы точно объяснить – для этого потребуется число причин, равное бесконечности» - (Л.И.Я).

****

«Человечество тогда может сказать, что нет бога (имея ввиду «божественную силу» – основной закон Вселенной), когда ответит на три вопроса: 1).Что такое бесконечность времени 2). …пространства и 3). …форм» – (Л.И.Я.).

****

Послесловие

В сентябре 1945 года по инвалидности Иван Яковлевич из госпиталя вернулся в Киров. Работал инспектором госдоходов в Сталинском райфинотделе, затем до 1958 года - ревизором облфинотдела.
В 1952 году брак с Т.И. Жгулевой был расторгнут по причине обострения взаимоотношений и отсутствия детей.
Женился в 1955 году на Анне Дмитриевне Ворончихиной, уроженке Зуевского района, работавшей на Кировском почтамте. В семье родились сын Григорий и дочь Татьяна.
Последние годы до выхода в 1974 году на пенсию работал в отделе снабжения завода «Физприбор».
Всю послевоенную жизнь продолжал беспрерывное ведение дневников, фиксируя все значимые с его точки зрения семейные, общественные и иные события. На многих страницах встречаются его размышления философского и обобщающего плана.
Иван Яковлевич до конца жизни был постоянным читателем библиотеки имени Герцена. А жили мы по соседству с библиотекой в коммунальном доме № 88 по улице Карла Либкнехта, где в настоящее время располагается прокуратура Ленинского района.

________________________

Г.Ложкин