Конов Иван Павлович. Зенитчик.

Он родился в 1924 году и, когда пришло время, в 1942-м оказался в рядах — с ружьём и с железом, которое держало небо. В Ленинграде, где каждое утро звучал не мирный гудок, а вой сирен и шаги по окопам, он стоял на посту и делал своё дело — холодно, ровно, без громких слов. Он защищал город.

Пикирующие самолёты выли над головой, как какая-то жуткая тревога, но для него это был расчёт времени: выждать, прицелиться, нажать. Пять самолётов — пять гудков тишины, которые он вырвал у неба. Среди них — одна Штука, этот страшный Ju-87, чей визг и пикирование были почти приговором. Он сбил её. Этот выстрел — не фейерверк, не пафос, а мгновение хладнокровия, когда на кону были жизни тех, кто под ним.

Было и другое: не только ствол да прицел. Были рукопашные сцены, были люди лицом к лицу — девять немцев под его рукой. Это не героический эпос, это лезвие реальности, где решения принимались быстро и сурово, и он принимал их снова и снова.

Он прошёл всю войну. Прошёл так, как проходят не все: через бомбёжки и ожидание, через разрывы и дым, через усталость, которую не объяснишь словами. И в конце пути — Берлин. Город, куда шли те, кто выстоял, где финал не был триумфом песни, а был тяжёлой повестью завершения — но он дошёл.

Его имя в этих строках — не список подвигов. Это имя человека, который просто вставал и делал своё: стрелял, прикрывал, сохранял. Он не искал славы, но его след оставил тишину там, где прежде был вой.

Умер от цирроза печени после войны, покойся с миром, дедушка, спасибо тебе.