Как-то повелось, если пишем о ветеране Великой Отечественной войны, то чаще устраиваем вокруг его жизненной истории настоящий фейерверк славословия. А если говорим, то тоже нагромождаем целую гору величальных эпитетов, забывая при этом его простую человеческую сущность, схожую с тысячами других. Встретившись с Николаем Филипповичем Клещенок, слушая его рассказ о своей судьбе, в которую война внесла главные коррективы, мне почему-то больше и ярче запомнилась та часть прожитого им времен, где он просто жил. Жил фронтовой жизнью, страдал и из последних сил продирался сквозь боль ран к мироощущению, плакал, не вытирая слез, на могилах фронтовых друзей. Как, по возвращении домой, хмелел от выпитого вина и дружеских объятий земляков, как подкидывал вверх надоевшие костыли, радуясь Победе над немцами. Не буду спорить, если услышу, что во всем перечисленном нет ничего героического. Зато очевидна такая глубокая человеческая простота наших Николаев и Иванов, вставших на защиту своей земли и народа, что невольно приходишь к выводу: народная правда жизни притягивает к себе все жаждущее, жить, как родниковый колодец с кристально чистой водой и дна в нем не видно. Жизнь и дела Николая Филипповича, считаю, пусть будут самым маленьким, самым крохотным родничком, но он именно из того колодца.

         В начале войны Николая вместе с другими первовятскими парнями призвали в армию, и он попал в 282 стрелковую дивизию, которая форми­ровалась в Омске в основном из сибиряков. За время боев на главном фронте, под Москвой, а затем на Белорусском направлении пришлось ему быть стрелком, пулеметчикам, минометчиком, разведчиком. Товарищи по оружию, командиры с подчеркнутым уважением называли его перед новичками – стреляным воробьем. Так оно было и в самом деле. Дважды Николая дырявил немец автоматными очередями, а в конце 1944 года, в одной из атак, солдата так рвануло вражеской миной, что врачи медсанбата, перед отправкой его в госпиталь еле-еле сложили по частям. Но Николай выжил. С одной стороны физическая молодость брала верх над недугом, с другой – та же молодость, только сердечная, давала ему силу исцеления через чувства. Причиной этому стала молоденькая санитарка, которая ухаживала за больными госпитальной палаты, где лежал Николай. Долгие часы они проводили за разговорами. Мечтали – вот кончится война...

         В декабре Николая «подчистую» списали и отправили, как он говорит, на деревянных опорах, домой. Собирался он вернуться к той сестричке по данному ею адресу, но не вышло. До родительского двора Николай, как и тысячи других солдат, искалеченных войной, добирался на «случайностях». В П-Вятку, к самому дому, в котором, уходя: на фронт, оставил мать с тремя ребятишками, подкатил на почтовойтелеге. Надолго ему запомнилось, как он втискивался в родную дверь на растопыренных костылях. Варившая толокняную кашу, мать заругалась, когда услышала грохот на пороге. Не оборачиваясь от плиты, она подумала, что шалят малыши, но когда обернулась... Не говоря ни слова (их просто не нашлось ни у сына, ни у матери), стояли они обнявшись. Вернее, мать повисла на сыне, а он осторожно обнимал ее одной рукой и раскачивались на скрипевших пересохших за дорогу Николаевых «опор» в такт бабьих причитаний. Приезд фронтовика отмечали всей деревней. Вечером того же дня мать собрала кое-что на стол. Каждый, кто приходил на встречу, тащил с собою и выпивку, и закуску. Десятки раз, по просьбе односельчан, Николай начинал тогда рассказывать о делах, о солдатской жизни на фронте, но этот рассказ прерывался чьим-то причитанием над полученной недавно в другом доме похоронкой. Уходя на фронт, на плачущих лицах земляков Николай замечал душевное сострадание, но не понимал всю глубину сердечных чувств. Вернувшись с фронта, он это не только понял, но и почувствовал. После встречи в родительском доме, односельчане наперебой его зазывали к себе в гости.

         – Не обижай людей, говорила мать, – зайди, утешь, чем сможешь. А утешать было кого. Почитай, в каждой избе был фронтовик, во многих место долгожданного письма тяжелым камнем заняла похоронка. Угощали люди солдата, чем Бог послал, но от души. Усаживали в красный угол, потчевали чаркой и настойчиво просили откушать, а сами во все глаза смотрели на счастливца и спрашивали про своих: не встречал ли где часом, а может, что слышал?

         Тяжко приходилось Николаю, если попадалось ему быть в доме, где уже оплакивали утрату близких. Исстрадавшиеся в горе матери, жены погибших горящими надеждой взглядами, задавали немой вопрос: «На фронте ведь всякое бывает, может и зря пришла печатная бумажка?»

– Тяжелое для всех тогда было время, говорит Николай Филиппович – но надо было жить, работать... Нашлась работа и Николаю. Поглядел он на жизнь родной деревни и решил повременить с поездкой к той «сестричке», что пришлась по сердцу в госпитале.

         За зиму 1945 года мужской отряд первовятских колхозников вырос - еще на четыре «списанных» по ранению солдата, а в мае грянула и сама Победа. В то время в деревне не было ни радио, ни телефона, газеты и те приходили с опозданием наполовину, а то и на всю неделю. Привезенная кем-то из райцентра эта радостная весть мгновенно облетела всю деревню. Услышали об этом девятого мая где-то перед обедом, когда все колхозники были на ра­боте. А в середине дня, без всяких объявлений, народ собрался у конторы и жадно вслушивался в слова председателя колхоза, сообщавшего о конце войны и разгроме немецких захватчиков. Трудно описать, что творилось тогда с людьми на первовятской земле.

– Вам приходилось, – спросил меня Николай Филиппович, – видеть улыбку на лице с плачущими глазами и ручьями слез на щеках? Не дай бог такое видеть никому!

– И, тем не менее, – как рассказывал дальше ветеран, – деревня ликовала и ее веселье, доходившее порой до театральных картин, вдруг натыкалось на ти­шину, через которую прорывалось чье-то рыдание. Потом оно постепенно умолкало, уступая новой волне веселых голосов. Пятеро фронтовиков - инвалидов (в том числе Н. Клещенок). были особыми героями дня, в то же время они сами себя в те минуты когда начинала причитать какая-нибудь вдова, чувствовали отнюдь не по- геройски, а наоборот.

– Не знаю почему, – говорил Николай Филиппович, – но нам казалось, что мы в чем-то виноваты перед рыдавшими, женщинами, за то, что остались живыми, а их мужья и сыновья погибли на фронте. Понятно, война любимчиков не делает, но нам все ж было неловко. Не правда ли, вот она, эта удивительная человеческая простота и душевность! В такой сложной обстановке не растерять духовную чистоту разве просто? Нет, конечно! А Николай Филиппович именно таким простолюдивым образом живет всю свою долгую жизнь. В 1947 году, повстречав свою истинную подругу жизни, Марию Ивановну, с которой в ноябре этого года будут отмечать золотую свадьбу, создали они большую и дружную семью. Нарожали 10 детей. Всем дали образование, воспитали их в том же благородном духе, а теперь служат самым наглядным примером человеческого величия для внуков и правнуков.(по материалам районной газеты "Знамя труда" (1995.-6 мая.-И. Волков)