Из воспоминаний моего дяди Иванова Геннадия Митрофановича:

«Срочную службу отец проходил в Монголии, был кавалеристом. Рассказывал, как учили их рубить шашкой (у начинающих службу кони, как правило, были без ушей…) На строевом смотре чистоту коня проверяли так: чистый белоснежный платочек клали на круп (или любое другое место) и если на платочке появлялось пятно или пылинка, то объявляли наряд вне очереди. На революционные праздники монголы приглашали их в гости и, как правило, угощали кониной. Готовность   мяса    определялась отсутствием      в нём крови. Призвали отца через 3 недели после начала войны, но отправили на Дальний Восток – на границу с Японией. Хотя боевых действий там не было, но японцы постоянно провоцировали: если наш солдат проявлял неосторожность (выглядывал из окопа и т. п. ) его убивали или ранили. Когда наше правительство убедилось в том, что японцы не начнут боевые действия, было принято решение часть наших войск перебросить на фронт. И тогда отец стал воевать в составе войск Второго Украинского фронта пулемётчиком. Был дважды тяжело ранен. Когда в госпитале хотели отнять левую руку, ему каким-то образом удалось уговорить хирурга оставить её. Она практически не действовала, но отец приспособился и всё равно частично пользовался ею. Отец ложился спать на полу, т. к. боялся упасть с кровати и повредить раненную руку. Однажды летом мы с семьями были у родителей. Вечером отец нам в разговоре, между прочим, сказал, что у него в бедре задвигалась пуля. Мы как-то не обратили на это никакого внимания. Тем более уже привыкли, что он любит пошутить. Утром проснулись, а его нет дома. И всё равно ничего не поняли. А его нет и нет. Оказалось, что никакой шутки не было. На войне во время операции хирург не стал извлекать пулю, т. к. была опасность задеть нервы и тогда нога могла перестать двигаться. Он более 30 лет носил пулю немецкого снайпера в себе… Его внуки ещё долго играли с этой пулей, а потом она потерялась. Очень жаль, что не сохранили – была бы семейной реликвией.»