У моего прадеда Дмитрия Алексеевича и прабабушки Анны Михайловны Горяниных была большая семья — четыре сына и две дочери. Все сыновья были призваны на войну с фашизмом. О них мой рассказ.
Судьба разбросала детей Дмитрия и Анны по разным фронтам нашей державы.
По стратегическому плану Гитлера, город Орёл давно должен был быть в руках немцев. Готовилась большая операция по его захвату. Стягивались значительные силы авиации, танков, орудий, наземной техники и живой силы. Русские орудийные расчеты цепью опоясали город. Танковые соединения были готовы к отражению атаки. Пехота ждала команды. Напряжение от ожидания становилось невыносимым. Перед рассветом весь небосклон озарился светом ракет, трассирующих пуль и прожекторов. От артиллерийской подготовки в городе вздыбилась земля. Истребители шли правильными рядами и, сбросив свой смертоносный груз, возвращались на базу за новым боевым комплектом. Ответно заухали гаубицы — орудия обороняющейся стороны. Несколько самолетов с красными пятиконечными звездами взвились в небо, однако быстро поняли, что невозможно противостоять этой мощной военной громаде и исчезли. Пыль, гарь, огонь, земля — все смешалось.
У края леса отражала атаку противника маленькая восьмидесятипятимиллиметровая пушка на конной тяге.
— Выдвинуть орудие вперед на триста метров на сопку, — кричит в телефонную трубку командир артиллерийского полка.
Андрей Дмитриевич! Повторяет команду, и весь расчет, помогая лошадям, под градом пуль и свист снарядов, перемещает ее в указанную точку на местности. Орудие стреляет беспрерывно, ствол от частой стрельбы перегрелся, но ничто не останавливает бойцов. Прямым попаданием немецкого снаряда разнесло всю пушку. На ее месте образовалась воронка. Расчет, растерзанный осколками снаряда, кусками железа, был разбросан вокруг образовавшейся воронки и искореженного металла.
Андрей Дмитриевич Горянин очнулся и с трудом открыл набухшие веки, слипшиеся от пота, грязи, масла. Перед ним стояли немцы с автоматами в руках, широко расставив ноги.
«Сколько же времени я пролежал без сознания и почему не стреляют, что они хотят от меня? Но как раскалывается голова... Невыносимо!»
И тут он все вспомнил. Память восстановила пережитую картину — остервенелую стрельбу из пушки, взрыв снаряда, крики раненых, падения убитых воинов, лошадей. Он попытался подняться, но не смог. Шум голове не прерывался, будто битва продолжалась.
Везли Андрея в крытом металлическом вагоне вместе с другими пленными. Лежачих мест не было. Можно было только стоять или сидеть. В унисон стуку колес в голове четко звучал голос: «Бе-жать, бе-жать, бе-жать». Одновременно с ним мысленно проносились варианты побега. Один из них «зацепил» Андрея Дмитриевича и долго не отпускал. Пришлось его продумать детально. Когда план созрел, Андрей обратился к солдату, сидящему рядом: «Предлагаю совершить побег. Вагон металлический, но пол — деревянный. У меня есть нож. Разрезаем в полу люк и по одном упадаем на шпалы. Вероятность остаться в живых мала, но есть. Надо удержаться между колес, пока не пройдет над тобой весь состав. Если согласен, то приступим к делу», — шепотом произнес незнакомый для собеседника, весь грязный и обросший щетиной, офицер. Глаза у солдата загорелись. Видно, он и сам продумывал варианты побега. Вдвоем работать было сподручнее. Доски оказались крепкими и с трудом поддавались лезвию острого ножа. На руках появились кровавые мозоли. Заинтересовались рядом сидящие пленные. Теперь уже стояла очередь за ножом. Каждый был готов внести свою лепту в общее дело. Надрезанные доски под ударами сапогов с грохотом вылетели в образовавшийся проем, из которого в вагон хлынул свежий воздух свободы. Толпясь у образовавшегося люка, пленные поочередно прыгали в неизвестность. Андрей отошел в угол вагона, разорвал шинель на ленты и перевязал ими все суставы рук и ног, шею, поясницу, обмотал лицо...
Офицер тяжело поднялся. Руки и лицо были в крови. Ощупал суставы — повреждений нет. Рельсы уходили вдаль. По обеим сторонам — темный лес. Ночь без звезд. Луна спряталась за тучи. «В какую сторону идти?» — думал он. Пульс бился в висках, как зверь в клетке. Ломило голову. Он приложил ухо к рельсу и ощутил в них дрожь от далеко идущего поезда. Определив направление движения, Андрей зашагал назад по шпалам. Идти было трудно. Совсем не хотелось совершать путь в одиночестве. Он стал кричать по-русски, в надежде найти спутника, но тщетно. Лес молчал. Стали попадаться покалеченные, бездыханные тела бывших пленных, ставших на века свободными. «Даже если кто-то и остался жив, то и тот свернул в лес», — разумно рассудил Андрей.
Идти приходилось только ночью. Днем была опасность встречи с немцами. Взяв направление на восток, Андрей шел восемнадцать ночей, не заходя в населенные пункты. Усталость и чувство голода, не утолявшегося случайными лесными ягодами, заставили постучать в крайнюю избу очередной деревни.
— Я русский пленный, — негромко произнес Андрей, — не дадите ли мне пищу и кровна одну ночь?
Хозяин встретил беглеца радушно, затопил баньку, накормил и уложил спать на мягкую постель. Выяснилось, что это уже Литва.
Проснулся Андрей от удара автоматом. Его выволокли во двор и бросили на растерзание овчаркам. Вдоволь натешившись, немцы повели его, окровавленного, в контрольный пункт. Хозяин, так любезно встретивший пленного, стоял поодаль. Широкая довольная улыбка, больше похожая на звериный оскал, застыла на его лице. Будучи старостой и выполняя свой «долг», он с чувством гордости за «патриотический» поступок сдал немцам измученного пленного. И, как видно, совесть его не терзала.
Андрей Дмитриевич в кандалах был отправлен в город Данциг. Концентрационный лагерь раскрыл свою ненасытную пасть, чтобы поглотить очередную жертву. Недолго пробыл там узник, бежал, но вновь был пойман. Следующий концлагерь, куда его бросили, оказался офицерским, в городе Ниенбурге. Он отличался особой жестокостью. Пленных русских офицеров не щадили. В лагерях Андрей испытал все ужасы заключения.
Перед концом Великой Отечественной войны его освободили от плена американские войска.
Затем Андрей воевал с японским милитаризмом на Дальнем Востоке.
За свою тридцатипятилетнюю жизнь он успел принять участие в трех войнах: финской, Великой Отечественной и японской. Взрывы бомб, свист пуль, унижения в концентрационных лагерях не сломили его мужественный характер.
Тяжело переживали невосполнимую потерю любимых сыновей Дмитрий и Анна. Жизнь перестала их радовать. Они ходили по улицам Самарканда, уныло опустив головы, понимая, что их сыновья никогда уже не будут счастливы. Однако постепенно глубокая душевная рана стала рубцеваться. Этому помогало общение с внуками — продолжателями их рода...