Весть об окончании войны
Рассказ

Вечер стоял ясный, и трудно было оторвать взгляд от майского вечернего неба. Через раскрытую дверь радиостанции временами врывался теплый, ласковый ветерок. Он нежно касался волос, как бы поправляя их, забегал в нос, щекоча его весенним запахом, и весело играл с проводами, уходящими от окна. Провода ворчливо гудели, и гул этот то нарастал, то падал, дополняя симфонию вечерних шумов. В этой симфонии как бы боролись два больших оркестра. Один – стройный, все время нарастающий оркестр весны. Другой грубый и резкий, оркестр выстрелов, взрывов, лязга гусениц и колес. Они спорили между собой. Звуки войны крикливо и ожесточенно оспаривали свое первенство, но плавная мелодия весны ширилась и росла. Весенняя музыка становилась все уверенней. Она захватывала всех, и все с увлечением вслушивались в нее. И как бы побежденные звуки войны все реже и реже раздавались над поверженным Берлином, а весна твердо вступала в свои права. Весна 1945 года. Бойцами Первого Белорусского фронта взят Рейхстаг.
В погожий весенний день на радиостанции дежурил Мартынов. Его ухо – это ухо музыканта, оно должно среди шумного и многоголосого эфира найти нужный звук, разобрать его и превратить в слова и фразы. Мартынов медленно покручивал ручку приемника. Творилось что-то невообразимое. Раздавался писк морзянок, голоса мужчин и женщин, но его, Мартынова, никто не звал. Может быть, его зовут на другой волне? Он знал много случаев, когда радисты уходят, как они говорят, на одну-две дорожки вправо или влево. Он опять осторожно поворачивал ручку настройки, вслушиваясь в каждый звук, и вдруг в самом центре его волн он услышал на ломаном русском языке:
- Говорит 56-й танковый корпус…
- Говорит 56-й танковый корпус немецкого гарнизона города Берлин…
Стукнула захлопнувшаяся порывом ветра дверь радиостанции, где-то недалеко заработал мотоцикл. Рука Мартынова лихорадочно записывала услышанное. Сквозь гомон эфирных шумов продолжалось:
- …Мы посылаем парламентеров для переговоров о капитуляции Германии. Высылайте своего парламентера. Встреча в 03.00 у Фюрстенвальдского моста. Опознавательный знак: красный свет, белый флаг…
Было слышно, что говорить продолжали, но что – разобрать было невозможно. Он записал еще, что переговоры можно начать по радио, на волне, на которой передавался текст предложения.
У Мартынова сильно стучало сердце, рука державшая карандаш, дрожала. Все заволокло радостным туманом. Неужели конец?!.. Мысли, как птицы, кружились вокруг этого желанного слова, крича: «Конец! Конец!» Приемник равнодушно глядел на него своими немигающими глазами шкал. Тогда рука радиста опять начала вращать ручку настройки. Уши снова вслушивались в шум эфира. В эфире было какое-то столпотворение: писк, гомон, шум, разговоры не смолкали ни на минуту. Где-то неясно раздавались звуки музыки. Еще маленький поворот ручки – и музыка выросла в торжествующий марш. Труба звала, пела, с ней переплетались звуки нежной скрипки. В ритме марша было что-то такое, что заставляло сердце биться еще сильней. Перед глазами Мартынова встало родное Иваново в весенних цветах, все увешанное флагами, транспарантами, с празднично одетыми, счастливо улыбающимися людьми. Многое встало в памяти и тут же пропало. Из этого состояния его вывел сменщик, пришедший принимать дежурство на радиостанции. Ему стало стыдно своей минутной слабости. Он, как бы наказывая себя за это, сухо, официально рассказал о случившемся и приказал следить за волной, на которой передавалось немецкое предложение. Затем, вырвав из блокнота лист, торопливыми шагами направился в оперативный отдел штаба корпуса.
Суровый с виду пожилой подполковник внимательно выслушал Мартынова. Усталыми от недосыпа глазами он еще и еще пробегал принесенный сержантом листок. Лицо его ничего не выражало, когда он колючими глазами уперся в радиста и медленно, с расстановкой произнес:
- А вы представляете, молодой человек, что это значит?
У Мартынова почему-то дрожали руки, в горле встал ком, не дававший говорить. Он смутился и не смог произнести ни звука. В голове снова пронеслось: «Конец! Конец войне!» К подполковнику подошли его помощники, наклонившись, стали читать радиограмму. Мартынов услышал, будто сквозь сон, как кто-то сказал: «Допрыгались, гады!» А потом подполковник:
- Ну что ж, хорошо, вышлем. Идите и продолжайте следить.
Сержант по уставному повернулся и вышел, вступив в приятную теплоту весенней ночи 2мая 1945.
Н. Федин