Человек –зигзаг

         Будет вам интересно или нет. Я пишу про своего деда. Начал я интервьюировать своих родственников, близких, спешу заметить. Поначалу все развивалось, скажем прямо, тяжело.

- Теть Ир, расскажи про деда.

- Ой, Паш, на войне дошел до Берлина. Построил коровник. Возглавлял кинемотографию потом. Коммунист.

- А в быту…

- Вставал в 6 утра, гаркал, сморкался, кхехекал, боялась, что увидит, проснулась.

- В каком году родился?

- Ну, Паш, ты знаешь, он приписал себе 2 года, чтоб на фронт пойти. 1925. А так 1927-26, не помню…Сам родился в октябре, а записался девятого мая, документы его потеряли.

I

         Брат мне рассказывал, что дед был разведчиком-диверсантом. Сидел в болоте 8 часов, дышал через тростник. Поджидал отряд немцев. Я охотно верил брату. Зная выдержку деда, он был и не такое способен. Опять же по рассказам брата, первые зубы он потерял в кафе, куда пошел за пивом и попал на свадьбу. А там сами знаете…

II

         Отец. Отец его боялся. Но не из-за страха. Как бы это не звучало. Отец не хотел вступать в конфликт. Деду же это понятие было не известно, он действовал инстинктивно. И когда мой папа назвал его «Отец», тот погнался за ним с ножом. В Казахстане это считается вроде оскорбления. Тем не менее втихаря сыном он гордился, но ни в коем случае об этом ему не сообщал. Баба Катя, жена моего деда, на эту ситуацию смотрела задумчиво, но участия не принимала. Дело в том, что поступки деда, какими бы они ни были, как бы это сказать, на грани, или если хотите, непоследовательные, приносили и не мало пользы. Никто не станет обвинять человека, у которого дом полная чаша и машина, и дача. С дедом до конца жизни папа так и не подружился, один другого считал деревенщиной и ремесленником, второй первого – вшивым интеллигентом.  Но дед умер в конце декабря 2000 года. И я уверен. Нет, я точно знаю, что мой папа, сжав зубы, страдал, пока никто не видит.

III

         У меня мало информации о моем кумире, деде Мише, диверсанте-разведчике Красной Армии. Но и мне посчастливилось застать то время, когда он был жив, в полном расцвете сил, пемзой начищенными локтями, в свежей рубашке и белой кепке на волнистых черных с проседью волосах. Я рос хулиганистым ребенком и за это мне не разрешалось есть мороженное. Мне сейчас почти 42, но взаимосвязи я так и не уловил. И дед когда брал меня на машине по делам всегда на перекрестке, как выезжать из двора, покупал литровую стеклянную банку мороженного, которая за милую душу из банки перемещалась в мой, на то время, необъятный желудок. И с трепетом и благодарностью, а больше с гордостью возвещал, что я все съел. И слышал неизменное в ответ:

- Ай, маладес…! Именно так, с восклицанием! А поправь я бы его за неправильное произношение, он бы больше не стал со мной дружить, чего допустить я, конечно, не мог и не хотел.

IV

         Мой дед умер в декабре 2000 года. Сейчас в преддверии 80-летия Победы, я часто вспоминаю о нем. Девятого мая ему бы исполнилось 100 лет. Всю информацию, как бы я не был скуден на язык, изложить я попытался. Но прежде чем писать эти строки, я позвонил маме. И долго расспрашивая, что написать о деде, не придумал ничего проще, чем задать ей следующий вопрос:

- Мам, а за что ты его уважаешь?

         Мама подумала немного, она вообще человек основательный и терпеть не может нацменов.

- Паш – говорит, - ты знаешь, он же бабушку после Войны встретил, зачал твоего отца и уехал в Казахстан. А баба Катя потом сама туда добиралась за ним. И когда приехала, все его казахские родственники говорили: «Бросай эту русскую!». Она устроилась работать в школу учительницей младших классов. Учителя, женщины в основном, презирая ее за то что он решил женится на ней, а не на казашке, учительнице по географии, при ней разговаривали на своем языке. Дед один, а учительниц много. Должен пояснить, что разговаривать в компании на языке, который не понимает собеседник – это верх хамства. Но Ботагоз Оюновне известно об этом не было. Она издевалась над ней, выражая, как бы сейчас выразили, неудовлетворенность личной жизнью. Этот гнет им пришлось пережить после самой страшной Войны. 

         Дед если даже и не отказался от своих родственников, но дал абсолютно четко понять: «Мою Катю оскорблять не позволю!» И бабушка вспоминала, как ездили в аулы к родне, где женщины за столом не сидят, а она сидела. Еще бы.

V

         Если прочтешь эти строки, дорогой мой читатель, не суди строго, я не писатель. Просто хотел оставить память о моем дедушке, Джапакове Мугалиме, который воевал, работал, растил детей, воспитывал внуков, совершал ошибки, был храбрецом и честным человеком.

         Скоро его юбилей. И хоть по возрасту я и не имею право, я могу сказать одно…..:

         - Ай, маладес!