
(Федорова)
Лидия
Александровна
ПОДЕЛИТЬСЯ СТРАНИЦЕЙ
История солдата
Моя бабушка оставила рассказ- воспоминание о тяжелом детстве в военное время, нам своим внукам. А мы в свою очередь будем делиться со своими детьми и ее правнуками.
Я Цындренко (Федорова) Лидия Александровна, родилась 14 марта 1930 года в деревне Заполье, Батецкого района, Новгородской области.
Мой отец Федоров Александр Федорович работал в колхозе, мать Федорова Прасковья Алексеевна- почтальон. А с ними мы, пять дочерей и брат. Детство было, как детство.
Но оно нежданно-негаданно оборвалось. Нет, еще до начала Великой Отечественной, как раз осенью 1937-го.
По навету арестовали моего отца и других мужчин с нашей деревни. Он никому ничего плохого не сделал. И все мы гадали: за что? Где он? Куда его отправили? Оказалось, без суда и следствия сослали на лесоразработки в Архангельскую область. Он сумел дать нам знать, что не увидит семью десять лет.
Лишившись мужа, надорвалась на тяжелой работе мама, чтобы прокормить нас. Она очень любила отца. Разлука для нее стала роковой. Мама не выдержала этого горя и в 1938 г. умерла. Я с двумя старшими сестрами и с младшим братом остались жить под опекой бабушки. Вслед за мамой заболели и умерли две сестры. А живых, как могла спасала бабушка.
А спустя четыре года- война. Деревня опустела. Остались только дети, да старики.
Боевой путь
Начало лета 1941 г. мы детьми играли на улице и вдруг раздался грохот. Мы подумали гроза, но небо было чистое, был солнечный день. Детские радости одним страшным ударом германского вторжения были надолго отодвинуты. Жители нашей деревни Заполье встретили немцев, как врагов. Немецкие самолеты бомбили мост через реку Луга. Недалеко от нас проходила железно дорожная ветка Ленинград- Псков. Они каждый день днем летали бомбить мост. Его охраняли и им не удалось его разбомбить. Летали очень низко, мы видели на их самолетах черные кресты. Они стреляли из пулеметов, было очень страшно. Прятались в подвалах. Так прошел месяц.
В июле 1941 г. в 4 часа ночи мы проснулись от взрывов и ружейной стрельбы. Кто-то кричал: «Немцы! Немцы!» Кто в чем был выбежали из домов и бежали через пешеходный мост на другую сторону моста реки в лес. Две недели жили в лесу, копали землянки. Вернулись в деревню, когда стало известно, высадившийся десант полностью уничтожен нашими воинскими частями. На берегу реки Луга начали копать противотанковые рвы. Народу было очень много. Мои старшие сестры, я и вся молодежь работали на оборонке. Немецкие самолеты летали обстреливали с пулеметов. Но люди не бежали, а работали под обстрелами. Считайте, чудом осталась жива. А сколько моих земляков, сверстников погибли. Но самое обидное, не помогли наши окопы. Немцы все-равно прорвались.
В августе 1941 г. все взрослые были на фронте или военных рубежах. Началась эвакуация. Зрелище было горестное: наши войска отступали. Рядом с ними шли люди с узлами, чемоданами, грудными детьми. А вокруг грохотало, стреляла, ухало, дрожала земля. Передвигались только ночью, днем нас обстреливали немецкие самолеты. Отступали войска и шли мирные люди. Сначала на Ленинград. Но вскоре стало известно, что Ленинград окружен. Повернули на Новгород. Так прошел месяц в лесах, на болотах. Продуктов не хватало. Выживали, как могли.
В один день к нам подошел военный командир, спросил, кто у нас старший. Он сказал возвращаться домой и не мучать детей. Никуда уже нет хода, везде немцы. Ленинград окружен, Новгород взят. Повернули назад, но не в деревню, а в лес, куда бежали первый раз. Жили в землянках. Ночью мы детьми собирались и ходили в деревню, чтобы накопать картошки и взять продуктов.
Я сильно заболела, бабушка меня отвела в глухую деревню к своему племяннику. Во круг деревни было болото. В деревне остановилась воинская часть. Немецкие самолеты заметили и начали стрелять из пулеметов. Летали очень низко. Мы убежали в лес. Это было страшное зрелище. После налета деревня горела, погибли мирные жители, все ушли в лес. Мой дядя был председатель колхоза. Все продукты он раздал людям, чтобы не попали к немцам. Я очень боялась и плакала, что больше не увижу своих и просилась, чтобы меня отпустили к моей семье. Меня уговаривали остаться, пока все кончится. Но я настояла и меня проводили. Мне нужно было пройти через болото, чтобы попасть к своим в лес. Когда я вышла из леса, то услышала, что творилось в деревне: визжали свиньи, кричали куры. Немцы мародерствовали, слышно было их пьяные голоса. Хоть мне и было 11 лет, но я поняла, что туда мне нельзя идти и снова вернулась к своему дяде. Везде уже были немцы, а в эту деревню они не могли попасть через болото. Так я осталась тут и жила, пока не замерзло болото. Потом за мной пришла моя бабушка.
Когда я увидела первый раз немцев, они показались очень страшными. Все жители нашей деревни, когда фронт уже был далеко, вернулись в деревню. Но и нашу деревню заняли враги. Больше половина домов сожгли. В оставшихся поселились по несколько семей. Рожь стояла не скошенная. Все, кто мог, ходили косили, зерно из колосьев осыпалось. Немцы приехали в деревню, собрали всех жителей и выбрали старосту. Они забрали весь скот, расстреливали и вешали тех, кого подозревали в помощи партизанам.
Зима 1941-1942 гг. была холодная, снежная. Немецкие машины застревали в снегу и немцы выгоняли людей чистить снег. Прошла зима тяжелая, холодная, голодная.
Весной 1942 г. приказали разделить землю на части, посеяли хлеб. Кто мог, копали лопатами. Лошадь была одна у старосты. Он помогал всем посеять хлеб. Зерно оставленное до войны, было за селом.
Живший в Заполье латыш, по фамилии Педис сотрудничал с оккупантами и имел свою выгоду. Он открыл завод по обжигу известняка- немцам зачем-то требовалась известь. Печи были большие. Камня требовалось много. Педис никого не жалел. Заставлял и нас, детей, таскать на себе тяжеленные валуны. Известь грузили в вагоны и увозили в Германию. За отлынивание от работы полагались розги... А особенно злобствовали полицаи. Их побои я чувствую до сих пор.
Совсем не стало житья. Потому-то вслед за сыновьями, воевавшими на передовой, их отцы, наши дедушки, уходили в лес к партизанам. Партизаны приходили ночью, люди отдавали им последние продукты. Наша деревня стояла близко от железной дороги. При отступлении наши взорвали мост, но немцы построили другой и там охраняли немцы. Если в деревне был какой-то шум, даже если собака залаяла, то они все слышали и приезжали. Выгоняли всех на улицу, обыскивали, искали партизан. Объявляли, что если найдут хоть одного чужого человека, всех расстреляют. А в другой деревне, подальше от дороги, делали облавы. Расстреливали целыми семьями, если кто- то был в партизанах. Люди жили каждый день в страхе. В нашей деревне не было ни одного человека, кто сотрудничал бы с немцами. Мы дети стали очень рано взрослыми, жили под страхом за своих близких.
Заканчивался 1943 год. Уже слышались раскаты далекой канонады, и мы надеялись, что близок день освобождения... Но до него еще было ой, как далеко! Угоняли молодежь на работу под Псков. Там строили оборонительный рубеж. Забрали и мою сестру Тоню, и других ребят и девушек. Им удалось сбежать, скрывались кто где мог.
Утром 18 декабря 1943 года лай собак, гул машин. На них фашисты привозили жителей соседних деревень. Нашу деревню Заполье оцепили, что бы никто не смог уйти. Начали всех выгонять из домой, не разрешая ничего с собой брать. Всех пригнали на станцию Передольскую, загнали в товарняки, как скот и повезли.
А деревни наши уже горели, сожгли все дома. Состав следовал с награбленным добром и русскими «рабами» в Латвию, на родину Педиса (один вагон в составе был лично его). Оказались мы в городе Цесис. Тамошние жители стали выбирать себе работников. Мы попали к какому-то родичу Педиса. Моих сестер он определил на работу по хозяйству, а меня с братом заставил пасти скот. Однажды я задержалась у раскрытого окна хозяйского кабинета, откуда доносилась музыка. Потом раздались слова диктора Совинформбюро (видимо, работал радиоприемник): «Советские войска взяли Псков и успешно развивают наступление». Заметив меня, хозяин закрыл окно.
Зря мы тогда ждали, что Красная Армия нас вот-вот освободит. Пришло страшное распоряжение об отправке русских рабов в Германию. Сначала в пересылочный лагерь, где регистрировали, строили, пересчитывали и кормили раз в день тухлой баландой и кусочек хлеба на весь день.
Потом снова товарный состав и выгрузка в городе Оберландштайн на берегу Рейна. Определили нас в лагерь №35, в ветхие бараки. Сестер моих гоняли работать на железную дорогу. Мне с братом выпало разгружать вагоны. Таскали тяжести, которые не каждому мужчине под силу. А еще расчищали дороги после бомбежек. За малейшую провинность секли плетками. А провинностью считалось, если, допустим, ослабевший от недоедания подросток не мог донести груз и ронял его. Били нещадно. На моих глазах одного подростка запороли насмерть. Иногда провинившихся отправляли в другие лагеря, где над людьми вроде бы проводили опыты, после которых редко кто оставался в живых.
В 1944 году начались налеты американской авиации. Бомбили чуть ли не каждый день. Но, что удивительно, ни одна бомба не попала в лагерь. Словно знали пилоты, что для узников нет бомбоубежищ.
Однако страшней всех бомбежек был голод. Дети нашли в проволочном заграждении лазейку и тайком выбирались в горы, где собирали ягоды, фрукты и приносили в лагерь, чтобы взрослые и те, кто не мог ходить, смогли хоть что-то поесть. Этим спасали людей от голода.
Однажды американцы разбомбили эшелон, и на рельсы из вагона высыпалась мука. Она пахла гарью, дымом. Мы ее нагребали вместе с пылью и приносили узникам. Мы дети рисковали жизнью, помогали взрослым выжить. Бомбы падали в реку, много было рыбы после бомбежки, но не было соли. В лагере было много девушек украинцев, они нас научили готовить из горелой муки вареники с вишней, которую мы приносили из леса. Немцы не разрешали жечь костер, но мы все равно тайком жгли.
Зимой было плохо, бараки не отапливались, одежды не было. Немцы выдали зеленые грубые платья, на спине было написано «OST» желтым цветом (нашивка «OST» на одежде полагалась всем угнанным на принудительные работы в Германию с территории СССР). Но эта одежда нас не грела. Заболевших куда- то отправляли. Назад они уже не возвращались. Потом дошла очередь и до всех остальных.
Шла уже весна 1945-го… Американский фронт был близок. Нас выгнали из бараков, пересчитали и начали заталкивать в вагоны. Ходили слухи, что фашисты, заметая следы своих преступлений, сжигают узников в печах-крематориях. Но нас Бог от этого уберег.
Когда состав отъехал с лагеря, его обстреляли. Локомотив был подбит и встал. Последний вагон загорелся.
Американцы, наверное, не знали, что там русские люди. Охранники кинулись врассыпную. Мы своей семьей и еще несколько наших, побежали в сторону гор. У них в горах бомбоубежище, мы туда спрятались. Внутрь нас, конечно, не пустили (у них там все имелось: одежда, постели, еда). Мы приютились во входном открытом тоннеле. Над нами свистели снаряды, осколки бомб. Просидели без еды несколько дней, пока нас снова не выгнали немцы.
Наконец канонада поутихла. Мы перебежали в железнодорожный тоннель. Движение, через него транспорта было невозможно из- за подбитой, превращенной в груды металлолома техники. Мы спрятались в машинах, сидели 3 дня. Над нами шел бой. Потом все стихло. Люди вышли из укрытий и сидели в туннеле на бордюре. Вдруг забегают эсэсовцы с автоматами на перевес, мы думали вот наша смерть. Они видели, что русские грязные и оборванные, но они молча убежали. Это были последние эсэсовцы. Прошло уже много лет, но я этот момент забыть не могу, почему они нас оставили в живых.
Ночью снова шел бой, мы опять залезли в разбитые машины и уже не выходили. Еще почти сутки над нами грохотало. Казалось, не выдержат, рухнут своды тоннеля. Но обошлось.
Под утро все стихло. Люди, кто старше по одному стали выходить. Рядом с туннелем жили Итальянцы. Вскоре мы услышали итальянскую речь. Кто- то из наших перевел: «Немцам капут!». Не передать словами эту радость, даже спустя много лет. Люди плакали, целовали землю, что остались живы.
После этого решили идти назад в свой лагерь, потому что там, нас найдут. Мы шли голодные, но рады, что остались живы. По пути у дороги, после отступления немцы все бросили. Много было продуктов. Старшие приказали всем не сходить с дороги и ничего не брать, потому что боялись мины или отравленные продукты. Так шли весь день, дошли до одного городка, название не знали. Нас остановили американские солдаты, они сказали: «Нам нельзя идти туда, если остались живы можете погибнуть. Везде еще остались немцы и они не посчитаются ни с детьми и стариками». Они были с нами очень вежливы, отвели нас в большой сквер и принесли много продуктов. Сказали старшим, чтобы много не давали, все были голодные. На другом конце сквера приводили немцев, которые прятались в домах, их было много. Мы видели, как их раздевали и их форму бросали в костер.
Нас поместили в гостиницу, туда же привезли наших людей, которые работали у хозяев Педиса. Собирали со всей окрестности, кормили нас очень хорошо, с нами обращались хорошо. Когда собрали всех людей, нас на машинах отвезли в другой город и поместили в немецкий военный городок. Там тоже было много русских, поляков и других национальностей. И вот мы на свободе. Вернее- в американской оккупационной зоне. Там и застала нас весть, что война кончилась.
Прошел месяц. Люди ожили, поправились, стали смеяться. Но у всех было одно «почему наше командование не приезжает, знают ли о нас. Американское командование объявило, что не приезжают в лагерь, потому что было очень много народу. Они сказали, что командование знает про нас и не один человек не будет оставлен, но немного потерпите. Все дороги разбиты и еще идет вылавливание немецких солдат.
И вот объявили, что нас будут передавать на территорию, где наши. Радость освобождения была так велика, что болезни, распухшие от голода десны проходили быстрее, чем предполагали врачи. Нас посадили на американские машины и привезли к большой реке, название не знаю. Был большой мост, на той стороне находилось наше командование. Американцы передали нас русским. Нас опять посадили на машины, только теперь на русские. Поселили нас в военный городок. И так нас несколько раз перевозили из одного места в другое ближе к нашей границе. Поезда не ходили, все было разбито.
В конце августа 1945-го нас привезли на Рава- Русская, город во Львовском районе, Львовской области Украины, там нас отбирали по областям.
В конце сентября 1945-го прибыли на станцию Передельскую. Деревни Заполье не существовало: фашисты дотла ее спалили. Ее обитатели ютились в землянке. У нас осталась каменная кладовая, но там уже жили 4 семьи. Нас тоже пустили.
Воспоминания
«Пусть люди помнят беды и огромные жертвы, которые принесла война.»
Бабушка в 2004 г. возила меня на свою родину. Познакомила со своими подругами, которые все еще там жили, и рассказывала о тяжелом детстве в военное время.
Еще очень долго после окончания войны эта гора- сейчас ее называют Сопка «Шум-гора» и лес, который за горой были не до конца исследованы. Периодически взрывались мины, оставленные немцами.
Мы будем всегда помнить подвиги и достижения нашей бабушки- той маленькой девочки, которая спасала взрослых людей от голода в военное время. Так же мы храним все награды и документы.
После войны
Вскоре пришла весточка от отца. Он жил в Липецке и работал в военном городке. Отец нам дал вызов и мы приехали в Липецк в конце 1945 г. и забрал нас к себе.
Здесь, в военном городке, я встретила парня— свою судьбу. Он немногим раньше меня вернулся из поверженной Германии. Цындренко Михаил Степанович 18.09.1924 г. рождения, участник Великой Отечественной войны.
Поженились. Построили себе дом.
У нас двое детей сын Юрий и дочь Ольга, четверо внуков (Владимир, Наталья, Денис, Ольга).
Кстати, сын Юрий отслужил срочную в Германии. Им я рассказываю о пережитом. И говорю, как ни трудно бывает на Родине, все равно это большое счастье, что она у нас есть.
Вот так война объединила судьбы моих бабушки и дедушки.