26 апреля экипаж Пе 2 в составе Мосиенко, Шаповалова и Зибенкова, выполнив задание, возвращался на аэродром. При подходе к линии фронта Зибенков доложил, что их догоняют два вражеских истребителя. Завязался бой. Фашисты атаковали одиночный Пе 2. Самолет загорелся, отказал правый мотор. Мосиенко глубоким скольжением сбил пламя и продолжал вести машину на свой аэродром. Не дотянул до него километров пять – «пешка» упала в лес. При столкновении с землей экипаж получил тяжелые травмы. Более суток лежали они в обломках самолета. Их обнаружил старик из близлежащего села и на подводе привез на аэродром. Особенно в тяжелом состоянии оказался Мосиенко. У него были переломы обеих ног, пробит череп, раздроблена челюсть.

В конце ноября 1943 г. несколько экипажей направили в один из городов на Волге для того, чтобы перегнать оттуда в полк новые «петляковы». 15 января 1944г. летчики начали перелет на фронтовой аэродром Паньково. В наиболее сложном положении оказался экипаж старшего лейтенанта Михаила Глебова – ему предстояло лететь на спарке – учебно боевом самолете со сдвоенным, спаренным управлением. Запас бензина на нем был меньше, чем на боевых. Правда, все экипажи шли самостоятельно, поодиночке, так что Глебову не обязательно было держаться группы. Однако второй этап полета оказался практически равным максимальной дальности полета Пе 2. Так что ни о каких отклонениях от маршрута и режима полета не могло быть и речи.
В тот день в районе Москвы стояла тихая, солнечная погода. Но горизонтальная видимость практически отсутствовала из за морозной дымки, а также больших дымов, шедших из труб круглосуточно работавших на полную мощность многочисленных заводов, фабрик и других промышленных предприятий. Экипаж Глебова долетел уже до шоссе Москва – Горький. Видимость по прежнему оставалась ограниченной. Глебов повел самолет несколько правее шоссе. Все внимание – на землю, потому что вот вот должен был появиться аэродром. Расчетное время истекло. Горючего осталось лишь для захода на посадку и заруливания. Но аэродрома ни летчик, ни штурман не видели. Внизу стали мелькать сплошные постройки. Глебов понял, что экипаж проскочил аэродром и самолет находился уже над Москвой. Стрелка указателя бензиномера подходила к нулю. Через считанные минуты оба мотора остановятся. А внизу – Москва… Летчик выполнил разворот на 180 градусов и снова вышел на шоссе Москва – Горький, но уже с обратным курсом. Снизился до 600 метров. Видимость несколько улучшилась. Летчик дал экипажу команду:
– Приготовиться покинуть самолет. Прыгать только по моей дополнительной команде.
Отстегнул привязные ремни и сам. Стрелка бензиномера замерла на нуле. Моторы могли остановиться в любую секунду. Глебов по прежнему не отрывал взгляда от земли. И вдруг увидел небольшой аэродром, на котором стоял один единственный самолет У 2. Летчик принял решение садиться на этом аэродроме, предупредил экипаж. Выполнил разворот влево, одновременно выпустив шасси. Сердце сжалось от напряженного ожидания остановки моторов: высота менее 250 метров, прыгать уже нельзя, а внизу – лес. Вышел на посадочный курс, продолжая снижаться. Выпустил закрылки. Только теперь Глебов увидел, что по ВПП навстречу «петлякову» движется трактор с волокушей – он укатывал снег. Штурман Шаповалов выпустил несколько красных ракет в сторону аэродрома. Самолет был уже на выравнивании, когда трактор резко свернул вправо и освободил взлетно посадочную полосу. Из за ограниченных размеров аэродромного ноля Глебов выполнил расчет на посадку с небольшим недолетом, чтобы ВПП хватило для пробега. Сразу же после приземления почувствовал, что самолет сильно тянет на нос. «Снег не укатан, плотность слабая», – подумал командир экипажа и стал крепко удерживать штурвал «на себя» для уменьшения капотирующего момента. Тормозами он не пользовался. Самолет при пробеге по снегу с малой плотностью быстро замедлил ход и остановился уже через 300 метров.
Лишь теперь Глебов почувствовал спад огромного напряжения. Слегка увеличил обороты моторов для сруливания с полосы, но правый несколько раз чихнул и остановился. Пришлось выключить и левый. Бензин кончился. Выяснили, что приземлились на аэродроме, на котором боевые самолеты из-за его малых размеров никогда не садились. Когда Глебов докладывал по телефону в Главный штаб ВВС о посадке, дежурный несколько раз переспросил тип самолета, на котором прилетел экипаж. И все-таки там не поверили сообщению Глебова, потому что через два часа приехал полковник из Главного штаба и все удивлялся: как же экипаж ухитрился сесть на таком крохотном аэродроме.

В конце апреля экипажу старшего лейтенанта Михаила Глебова (штурман старший лейтенант Петр Шаповалов, стрелок радист сержант Василий Погорелов) майор Г. А. Мартьянов поставил задачу визуальным наблюдением и воздушным фотографированием определить количество и тип самолетов противника на аэродроме Улла. В районе аэродрома Паньково стояла солнечная погода с хорошей видимостью. Учитывая это, Глебов сразу же после взлета повел машину в набор максимальной высоты с таким расчетом, чтобы в районе разведки зенитные средства противника не достали «петлякова».
Однако почти сразу за линией фронта летчик и штурман увидели впереди и ниже сплошную облачность.
– Что делать, командир? – спросил Шаповалов. Глебов сначала не отозвался – думал. Потом сказал:
– Вспомнился случай, когда меня атаковал наш же Ла 5. Потом летчик объяснял, что принял «петлякова» за вражеского Ме 109, – очень уж похожа конфигурация самолетов. Может, и мы покажемся фашистам своими. Сделаем вид, что мы – свои, заходим на посадку.
– Рискованно. Если распознают, то на малой высоте и небольшой скорости собьют «пешку» наверняка. Однако и другого выхода у нас нет.
– Договорились, идем, – решил Глебов. – Только учти: больше одного захода на эту цель не будет, так что необходимо сфотографировать все с первого. Погорелов, будь настороже, но и не спеши. Если увидишь, что фашист идет сзади с выпущенными шасси – не торопись открывать огонь. Пусть пока поживет, нам задачу важно выполнить. А если в атаку будет заходить – бей наверняка, иначе не выберемся из заварухи.
– Понял, командир, – четко ответил стрелок радист. – Все сделаю, как нужно!
Глебов снизил «петлякова», пробил облачность вниз. Высота ее нижней кромки оказалась в пределах 500–600 метров. Летчик прижался к земле еще больше, по колебаниям верхушек деревьев определил направление ветра, чтобы точно знать курс захода на посадку. Вышел в район четвертого разворота, выпустил шасси, развернулся на посадочный курс. Гитлеровцы и в самом деле приняли Пе 2 за свой Ме 110, потому что никакого противодействия не оказывали. На высоте 100 метров Глебов перевел «пешку» в горизонтальный полет. Шаповалов начал перспективное фотографирование. Летчик пилотировал машину и вел визуальный подсчет фашистских самолетов. Гитлеровцы спохватились лишь тогда, когда экипаж «петлякова» уже закончил разведку, открыли интенсивный, но слишком неорганизованный огонь из своих зенитных средств. Эта стрельба не причинила никакого вреда. Глебов убрал шасси и, дав моторам максимальные обороты, с разворотом ушел в облака. Экипаж благополучно возвратился на аэродром Паньково, успешно выполнив сложную боевую задачу. На аэродроме Улла было обнаружено более 100 вражеских самолетов различных типов, в том числе и «Мессершмиттов 110». В тот же день наши бомбардировщики нанесли по этой цели мощный удар, уничтожили на земле более 20 самолетов, многие повредили.

На исходе дня в конце июля 1944 года командующий 1 м Прибалтийским фронтом генерал И. X. Баграмян поставил перед майором Г. А. Мартьяновым задачу: «Немедленно произвести воздушную разведку передвижения войск и техники противника по шоссейной дороге от Тильзита до Шяуляя».
Командир полка посоветовался с подполковником В. Л. Дробышевым и поручил выполнение этого задания экипажу старшего лейтенанта Михаила Глебова (штурман капитан Петр Шаповалов, стрелок радист старшина Василий Погорелов). «Петляков» взлетел, когда солнце клонилось к горизонту, а при подходе экипажа к заданному району оно начало уже скрываться. Летчик и штурман обнаружил сплошное движение вражеских войск и техники в направлении Шяуляя на участке дороги от Таураге до Кельме. Стрелок радист немедленно передал данные на КП фронта.
В районе Скаудвиле появилась пара «фоккеров». Глебову пришлось отойти от дороги на запад, в сторону заходившего солнца. Истребители потеряли разведчика из виду и прекратили преследование. Однако маневр пикировщика увеличил пребывание экипажа в воздухе еще на 10–15 минут. Когда «петляков» снова появился над шоссе для продолжения разведки, солнце полностью скрылось за горизонт. Передав последние данные на КП фронта, экипаж взял курс на свой аэродром. До него было более 300 километров, значит, летного времени не менее 40 минут. А сумерки уже наступили. Сгущались они довольно быстро, потому что «петляков» летел не на запад а на восток, где уже наступила ночь.
До этого полета Михаил Глебов никогда не пилотировал «петляков» ночью. Летчикам известно, что особой сложности это не представляет, если есть опыт полетов по приборам в облаках. А у Глебова он уже был достаточно большой. Но как в темноте посадить машину, да еще такую строгую, как «пешка»? Это волновало командира экипажа особенно.
Свой аэродром экипаж обнаружил по вспышкам зеленых ракет, которые пускали с земли. Командир полка майор Г. А. Мартьянов, сам имевший опыт ночных полетов на других типах самолетов, сделал все возможное, чтобы облегчить старшему лейтенанту Глебову посадку. Он распорядился обозначить кострами направление захода на посадку. Но и это не снимало всех вопросов. Как определить высоту выравнивания «петлякова» в полной темноте, чтобы не врезаться в землю с углом снижения? Для этого существовал единственный способ: по сокращению расстояния между огнями, выложенными в одну линию, по мере снижения и подхода к земле. При достижении высоты начала выравнивания (8–10 метров) расстояние между кострами, находящимися впереди и несколько слева, сокращается до минимума. Когда же оно исчезнет и в поле зрения летчика появится одна световая чуть удлиненная точка, самолет должен находиться в посадочном, трехточечном положении. Но при этом возникает и другая опасность: летчик, остерегаясь касания колес шасси о землю с углом планирования, как правило, преждевременно выбирает штурвал на себя. Это приводит к высокому выравниванию, потере скорости и сваливанию машины на крыло. Такая особенность характерна для Пе 2. Ошибка здесь кончалась в лучшем случае поломкой самолета.
При подходе к аэродрому Глебов детально обдумал все особенности ночной посадки. Шасси выпустил до четвертого разворота. После выхода на посадочный курс, на глиссаду планирования, все внимание сосредоточил на кострах. Заранее дал Петру Шаповалову команду готовить ракетницу и несколько белых ракет, чтобы тот по сигналу летчика начал стрелять при подходе к точке выравнивания, то есть с высоты 15–20 метров. Эти ракеты с достаточной ясностью осветили землю, взлетно посадочную полосу.
Летчику довольно трудно сажать боевую машину, когда плохо видна земля. Однако это четкое взаимодействие экипажа и наземных специалистов помогло Глебову благополучно произвести посадку, хотя и с порядочным «козлом». Когда командир экипажа зарулил «пешку» на стоянку, выключил моторы и вылез из кабины, его окружила почти вся эскадрилья. Товарищи начали качать летчика, но тут подъехали командир полка майор Мартьянов и командир эскадрильи майор А. Н. Леонов. Глебов собрался доложить Мартьянову о выполнении задания, но тот махнул рукой – все, дескать, и так понятно, подошел к летчику, крепко обнял его, сказал:
– Спасибо.
Затем экипаж попал под «обстрел» корреспондента авиационной газеты. Дотошный журналист долго беседовал с командиром экипажа, штурманом и стрелком радистом. Вскоре в газете появился большой материал с детальным описанием ночного полета экипажа М. М. Глебова на Пе 2.

3 сентября 1944 г. экипажам 11 го полка предстояло сфотографировать порт Либава. Летчики, штурманы и стрелки радисты обсуждали эту задачу. Многие из них неоднократно летали туда, фотографировали и порт с внешним и внутренним рейдом, и железнодорожный узел. По разведчикам стреляли из орудий, их атаковали истребители, но экипажи возвращались. А тут – сразу три остались там. Кто полетит следующий?
– Экипаж капитана Глебова на КП! – объявил посыльный.
Михаил Максимович к тому времени стал уже заместителем командира эскадрильи, ему и штурману Петру Шаповалову присвоено очередное воинское звание капитан.
На командном пункте их ждал майор Г. А. Мартьянов:
– Догадываетесь, зачем вызвал?
– Да, товарищ майор, – ответил Глебов. – Либава?
– Она самая, – вздохнул командир полка, посмотрев на развернутую на столе карту с нанесенной наземной и воздушной обстановкой. – Главная задача вашего экипажа – выяснить воздушную обстановку на подходе к Либаве. Если будет возможность, сфотографируйте внутренний рейд порта и железнодорожный узел. Но главное – выяснить, почему наши экипажи не возвращаются оттуда. Маршрут полета и цели выбирайте сами. Высоту советую набрать максимальную. На крайний случай, если моторы выйдут из строя, хоть планировать будете дольше.
Глебов и Шаповалов решили произвести заход на Либаву со стороны моря. Тем более что склонившееся на запад солнце помешает фашистам своевременно обнаружить разведчика.
Небо было безоблачным, видимость – хорошая. После взлета Глебов установил наиболее оптимальный режим набора высоты. Береговую черту экипаж пересек в 50 километрах южнее Либавы и ушел в сторону моря километров на 20. Затем летчик развернул Пе 2 вправо на 90 градусов и повел его на север вдоль береговой черты, которой, впрочем, уже не было видно. Когда Шаповалов определил, что самолет вышел на траверз Либавы, он дал летчику команду взять курс на восток. Береговая черта и внешний рейд военно морской базы Либавы начали просматриваться лишь с расстояния 10–12 километров. И тут Шаповалов прямо под собой обнаружил огромную самоходную баржу. Она двигалась в западном направлении. Ее прикрывали торпедные катера. С высоты почти 8000 метров они были видны только по белым бурунам. Стрелок радист Василий Погорелов передал обо всем увиденном на КП.
В этот момент Глебова осенила идея – он установил разные обороты в работе моторов, и они стали звучать примерно так, как моторы вражеских Ю 88 и Хе 111. Это требовалось для того, чтобы ввести гитлеровских зенитчиков в заблуждение. Возможно, летчику и удалось перехитрить врага. Когда до цели оставалось не более 5 километров, на фоне воды, ниже полета Пе 2, Глебов обнаружил шестерку истребителей ФВ 190. Они барражировали на высоте 6000 метров над внешним рейдом порта. Летчик немедленно предупредил об этом штурмана и стрелка радиста. Погорелов сообщил о замеченном на КП. Но по маневрам фашистов можно было определить, что они не видят разведчика или же принимают его за своего, а может быть, хотят усыпить бдительность экипажа Пе 2, чтобы дать возможность другой группе атаковать его внезапно. Экипаж усилил внимание. Глебов на глаз определил, что в порту Либава находились не менее 20 кораблей различного класса. Экипажу удалось сфотографировать порт, железнодорожный узел. И тут старшина Погорелов сообщил, что сзади с набором высоты идут «фоккеры». Зенитки не стреляли: то ли гитлеровцы все еще принимали Пе 2 за своего, то ли давали возможность истребителям атаковать разведчика. «Фоккеры» приближались медленно, так как шли с набором высоты, а «пешка» находилась в горизонтальном полете. Скорости почти уравнялись. И Глебов решил не применять маневр ухода от истребителей противника со снижением. Ведь в таком случае преимущество окажется на стороне фашистских истребителей. Они могут догнать разведчика, навязать бой.
Расчет Глебова оправдался. Еще до линии фронта «фоккеры» прекратили преследование, повернули обратно. Экипаж благополучно вернулся домой, полностью выполнив свою задачу.
Примерно через час после приземления экипажа Глебова на аэродроме Паневежис произвели посадку два самолета торпедоносца, которые наносили удар по самоходной барже врага. Глебов и Шаповалов тут же подошли к экипажам, чтобы узнать, как завершились атаки. Летчики охотно рассказали, что к моменту их прилета в указанный район баржа отошла от берега километров на 15. На ней находились не менее 5000 вражеских солдат и офицеров с боевой техникой. Экипажи «бостонов» решили произвести торпедирование топ мачтовым способом с бреющего полета. Но на барже было много зениток малого и среднего калибра. Они открыли мощный заградительный огонь. Это помешало сбросить торпеду прицельно, и она прошла впереди баржи.
Неудача не обескуражила летчиков.
Во втором заходе экипажи «бостонов» изменили метод торпедирования. Один из них шел на бреющем полете перпендикулярно курсу движения баржи, второй – на высоте 1500 метров строго над первым и с тем же курсом. Это позволило отвлечь огонь зенитчиков от самолета, шедшего на бреющем полете, экипаж смог прицелиться точнее, и торпеда попала в середину левого борта баржи. Громыхнул мощный взрыв, судно переломилось и через 10–12 минут затонуло.

В конце октября 1944г. полк полностью перелетел на аэродром Шяуляй.
Экипаж Глебова фотографировал третью, тыловую, полосу Курляндской группировки, выполнял заход со стороны моря. Высота полета для всех была единая – 5000 метров, интервал между вылетами – 5 минут.
Глебов набрал несколько большую высоту, что дало возможность выполнить противозенитный маневр. До точки начала фотографирования Пе 2 шел со снижением, и разрывы снарядов оказывались выше и позади машины. Фронтовые летчики знали, что это неопасно, так как осколки снарядов летели вверх. Значительно опаснее, когда разрывы происходили ниже самолета.
Штурман Петр Шаповалов доложил:
– Мы – на боевом курсе. Фотоаппараты включены!
С этого момента возможен маневр лишь по скорости за счет уменьшения или увеличения оборотов моторов. Глебов решил использовать его максимально. Самолет шел как по струнке. Разрывы снарядов стали приближаться к «пешке». Вскоре они появились и справа, и слева, и впереди. К счастью, все еще несколько выше. Потом основная масса разрывов появилась впереди «петлякова», причем на разной высоте. В кабине запахло порохом. Глебов понял, что гитлеровцы поставили заградительную огненную стену, чтобы заставить экипаж свернуть с боевого курса. Но все трое были настроены на одно: выполнить задание во что бы то ни стало.
Глебов резко уменьшил обороты моторов. Это привело к снижению скорости. Следующая серия разрывов несколько удалилась. Летчик до этого вел машину на минимально возможной скорости, идеально выдерживая заданные высоту и курс. Как только огненная стена начала приближаться (зенитчики учли уменьшение скорости полета «петлякова»), Глебов энергично увеличил обороты моторов до максимальных. Пе 2 проскочил сквозь дым от разрывов, и следующая серия снарядов уже взорвалась позади машины.
Так продолжалось около 12 долгих минут полета на боевом курсе. Истребителям прикрытия работы не было. Они отошли в сторону от зоны зенитного огня и набрали высоту побольше. И правильно сделали – истребители должны оградить разведчиков от атак врага.
В конце боевого пути от предельного напряжения Глебов едва не потерял пространственную ориентировку в сплошных разрывах снарядов. Это даже не встревожило его, появилось какое то безразличие к происходившему вокруг. Из кабины видно было, что в крыльях много пробоин от осколков. Но управление самолетом и двигателями не было повреждено, машина слушалась рулей, моторы работали исправно.
И вот долгожданные слова штурмана:
– Все, командир, аппараты выключены!
Глебов ввел самолет в правый разворот. Вскоре исчезли разрывы зенитных снарядов. «Значит, мы уже над своей территорией», – подумал летчик и осмотрелся: где истребители прикрытия? Четыре Ла 5 уже пристроились к Пе 2. Вторая четверка шла сзади, выше. Все благополучно вернулись на аэродром.