«…Бои под Нарвой шли страшные. Все тяжелее и тяжелее приходилось отбивать атаки противника, которые рвались к Ленинграду. И вот в один из таких боев смотрим, устанавливают саперы на сопке столб, укрепляют громкоговоритель. И вдруг посреди боя раздались звуки песни: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!» И помню, как слезы наворачивались на глаза. Так эта песня врезалась в душу! И вставали , и шли в атаку, часто в рукопашный бой, не стесняясь наших слез. Но умирали молча.
Так и воевали. А еще у меня был «фронтовой друг», лошадка, крепенькая такая, выносливая. Куда же без нее артиллеристу! Снаряды на ней подвозили. Пушку тягала. Мы все ее подкармливали. А я все радовался, что мы со своей лошадкой как заговоренные. Ложатся снаряды вокруг, а мы живые, даже не раненые. Но все-таки в одном бою осколками и нас накрыло, как огнем всего обожгло. Подполз я к лошадке, смотрю, а она дрожит вся, смотрит на меня, а из глаз слезы катятся. Только и хватило сил, что попрощаться с ней и прощения попросить за все человечество, что на такие муки ее обрекли…
Очнулся уже в госпитале. Лежу на койке в коридоре, нога, чувствую, огнем горит. День лежу, другой. Утром на обход приходит врач, военный хирург. Посмотрел он на меня, одеяло поднял да как заорет: «Ты, что же лежишь, молчишь! Гангрену хочешь заработать?» Медсестру отругал, приказал быстро готовить к операции и пообещал, что ногу постарается спасти. И ведь спас, удалить пришлось часть раздробленной кости. Вот с тех пор у меня штанины у брюк разной длины, одна короче другой.
Поправлялись в госпиталях мы трудно, мало того, что израненные все, увечные. Но тяжелее всех испытаний был голод. К примеру, тем, кто на поправку шел, полагалась столовая ложка сахара в день. Солдатики, кто крупные от природы были, многие не выживали…Страшно вспоминать. Но и забыть невозможно. Победу встречал уже дома, в Сибири. Вот потому-то и медаль эта самая дорогая».

Во время боев испуганные маралы выбегали из леса, убивать не разрешали, думали о будущем.