Григорий Тимофеевич Крупецков: Простая история солдата

Звали меня Григорий Крупецков, для своих – Гриша. 37 лет стукнуло, когда война началась, в июне 41-го. Только-только из учебки артиллерийской вышел, попал под Брест, к пушке приставили. Думал, ну, если фрицы полезут, мы им покажем! А они как полезли...

Небо гудит, земля дрожит, всё взрывается. Пушку нашу старенькую сразу в щепки разнесло. Тут меня первый раз и зацепило – осколком в плечо. Пока отступали, пока в себя пришел – понял: война – это не кино. Это грязь, кровь и смерть.

Попал в новый расчет, к пушке ЗИС-3. Отступали долго. Под Москвой зимой 41-го встали насмерть. Мороз такой – железо пальцы жжет, а мы стоим. Немцев тут хорошо побили, не зря мерзли. Только в одном бою, когда в атаку пошли, меня второй раз ранило – пулей в ногу. Опять госпиталь. Но Москву отстояли, это главное.

Потом был Сталинград. Вот где пекло было, скажу я вам. Стояли у Волги, стреляли день и ночь. Город горит, камни летят, грохот такой, что уши закладывает. Там меня здорово контузило, землей присыпало – третье ранение. Откопали свои, в ушах звенит, голова трещит, но живой. Видел, как наши немца в кольцо брали. Радости было много, но и товарищей сколько полегло…

После Сталинграда покатились на запад. Прошли Курскую дугу – там танки горели, как свечки, и наши, и немецкие. Артиллерия работала без передыху. Потом Польша, Германия… Земля чужая, злая. Дошли до самого Берлина.

В Берлине уже в мае 45-го бои кончились. Тишина вдруг такая настала, аж не верится. Стою я у своей пушки, весь в копоти, рука ноет от старой раны, нога тоже, голова гудит иногда после контузии. А вокруг – развалины. Дошли! Четыре года шел, три раза ранен, а дошел. Нацарапал на стене дома: "Крупецков Г.Т. Дошел!". И заплакал – от радости, что живой, и от горя за всех, кто не дошел.

Вернулся домой в конце 45-го. Раны долго болели, но ничего, жил, работал. Главное – войну пережил и победили мы. А больше такой войны никому не надо.