… И мы перенесли такую войну, часть начала формироваться в Байрам-Али, в основном из среднеазиатских народов, слали на фронт в теплушках, по пути учили их связи, а многие и говорить не могли по русски, серьезными были, требовательными сами к себе.
Помню такой случай. Гадиловичи, наши солдаты построили землянку, место на Варшавском шоссе, от нас в 15 км впереди передовая фронта, а обратно в 15 км. развилка Могилев-Варшава-Гомель. Фронт стоял, т.к. 1й Центральный вышел вперед.
Наш командир посылает меня за трансформатором в сторону леса влево за 50 км, дождь проливной. Он настаивает немедленно идти ([мы/не/ну(?)] пользовались попутками), а я - можно переждать дождь? В общем, мы часто спорили, он – по уставу, я – с воспитательной точки. Выскочила и конечно под дождь. Добралась колонна с ранеными шла в 2 ночи докладываю, он – возвращайся, конечно я не пошла, я вышла на дорогу в 4 утра, в 6 пришла. Вроде пожалел – иди поспи, подежурю. …

(умерла вскоре после этого письма в 1996 году)

20.01.1977
… а помнишь Годиловичи, Довск? Проводы Фадеева? А как ты мне в Довск привез трансформатор из Годиловичей в дождь?

27.01.1977
… Фотографировал врач Семерина Скиба Андрей Николаевич (ты его провожал с проводов Фадеева и зашли в лужу воды) у забора из в/ч. Одна – ты с ними, Феськов – зам. Семерина, Дуся Плеханова, ты, Дуся Антилогова (писарь Семерина), Семерин и Люба Танетова. А вторая – Мария Кир. сидит, а ты стоишь около неё без погон (будто с гаупвахты вышел) и всё у той же кирпичной стены.
Да, Клебанов, Калашников, Лурье – одна связка, а Плотников не таков. Да, ведь его же взяли от нас за Унечей из д. Писаревка. Помнишь был старшиной Гелевешко? А Стефанов Митя вряд ли жив, ведь у него после ранения живот-то был нарушен. Алибаров, Шакулов, Еспембетов, Манешин – хорошие ребята. <…> Напрасно мы вас тогда так называли (Ваньками). В наших глазах вы были командиры, правда порой беспомощные, а мне так было жаль Киктевича и тебя. Шадура я не очень воспринимала после Фадеева, а Гамой – тупица, бесполезно хлопающий глазами, перестраховщик. Он же в связи ни бум-бум. Да они и постарше были, поопытнее вас в жизни, а мы их боялись как мужчин, поэтому держались в сторонке и не по одной. А вас-то мы не боялись.

2.4.1977
… Нет, Колечка, я не обиделась и не огорчилась что ты меня не помнишь, знаю – времени прошло много, а мужчины не утруждают свою память. Да и вместе –то нам приходилось бывать только на комсомольских собраниях, а потом мы с Дусей и этого лишились, вступив в КПСС. Правда наш взвод (Киктевича) больше был в соседях с твоим. Да, ты прав, моей задушевной подругой была Сима. Мы обе учителя, вместе были в учебной роте и как-то сошлись.
А Тося была сначала у Галая вместе с Любой Залешиной, она из нас самая маленькая. А Люба Танетова – помнишь работала потом писарем в штабе. Она вышла замуж за Андрея Коверду (из части Гречицы – у него были одни офицеры. Мы от них принимали КИНы в Довске, Годиловичах, Почене, Унече). Я её и познакомила с ним в Унече.
А я в Горелках-то побывала в прошлом 1975! Ты их не узнаешь. Это Косо-Горский район, а там какой-то щебеночный комбинат и всё так расстроилось, всё покрыто асфальтом. <…> Дома я не нашла, где жили с Дусей, а лес где мужчины присягу принимали – видела. Шоссе – асфальт.
А мне очень запомнились Хмеленец и Ливны. Пришли в Хмеленец (помнишь шли от Ельца?), я пошла за обедом, а уже темнело. Пришла, стоит у котла у повара Малугин (он тогда уехал на машине), я спросила что нового? Он мне в упор отвечает: «Ты и Дуся на фронт». Я не поверила, у меня было представление, что в действие будем вступать в порядке очередности, т.е. с 1 взвода, а наш-то 4. А вышло и действительно мы. Вот тогда Плотников подсунул мне сухарей белых, повар налил суп – одно мясо. Я села и тут же ем, а Плотников смотрит на меня и на глазах слёзы (он-то был старше нас). Поела, приношу солдатам ведро супу, а Дуся сидит уливается слезами, причину не говорит. Все едят и как-то посматривают на меня. А когда узнали, что я уже поела – сказали. Оказывается им сказали, что мы с Дусей идем и они не хотели меня расстраивать пока не поем. А я уже и аппаратуру отобрала и на подводу перегрузили. Проводить нас пришли все девчата, плачут, целуют…
Вышли – я, Дуся, Манешин, Киктевич, Клебанов, Сидоров (помнишь, был воентехник?) и Котляровский. А через 2-3 дня нас обстреливали и бомбили, пришлось уйти в подвалы, тогда и вы пришли к нам.
У вас в комнатах Сидорову дали 10 суток ареста, мы очень смеялись тогда. Помнишь в Ливнах вечером ты с Симой сидишь и ешь за столом, а тускло-тускло горит коптилка. Я иду из подвала (Дуся меня сменила), в руках гимнастерка, буханка хлеба и в правой – наплитный утюг (им забивала в подвале скобы). Вошла, увидела вас, обрадовалась и напрямую к вам со словами «Сима!». А под ноги не смотрю и хлоп… упала, да как стукну по полу утюгом. Как кто-то вскочит и бежать! А оказывается здесь на полу устроились спать чета Денисовых (политрук наш с женой).

15.2.1977
О моей памяти не только вы говорите, мне даже Киктевич в 1975г. На встрече предложил писать воспоминания (нашел писателя!). Да, я всё хорошо помню, где была, где стояла наша часть, позывные, и, кажется, вот в Довске, если бы шла по шоссе со стороны Гомеля от д.Ямное (1.5 км от Довска) с закрытыми глазами подошла бы к месту нашей землянки в поле (КИП-17, а твой был в Годиловичах – КИП-16 в землянке у дороги, недалеко большой дощатый сарай, редкие дома целые, в одном из них жила сифилисная – нос провалился – женщина, а метров 700-800 – мы). Я была у вас там только один раз. А наша часть стояла в Речице и позывной был «Гранит».
Коля, а помнишь как в вагоне когда ехали из Байрам-Али до Ельца хлеб (буханки) замерзшие надо было порезать на пайки и никак не сделать этого, так мы пилили двуручной пилой и опилки разделили?! Сейчас смешно, а тогда другого выхода не нашли, додумались пилить пилой. А в Кадном (недалеко от Ефремова, где обгорел Фадеев) Ненашеву залепили очки копировкой и он всё спал думал ночь? А Башкатова своего помнишь, который боялся нас – девчат? Ни в коем случае не зайдет в землянку, если там девчонка.
Я была сначала в 4 взводе у Киктевича, а потом в 5 у Чалая. А Колин взвод был 3, у него сначала были Сима и Зоя. Мы – я, Люба Залешина, Сима и Нина были старшие, а другие девчата – младшие. Клебанову хотелось чтобы они к нам обращались по-военному, козыряя. Решил что мы сжились и надо, мол, всех перемешать. Перераспределили, а мы бывало как встретимся – так целоваться. Он видит что нас не разлучить и отступился.

22.02.1977
Ой, ой, как ты меня «напугал» нарядом внеочередным! Я же в армии имела 15 суток ареста (3 раза по 5), правда не сидела, да и законно заслуженных было 5. Первые 5 суток КИП «Ягода» (это в Почепе), там я дублировала разговор. Передала нецензурную брань изменив на цензурную, а мне кричат «Ты для чего посажена? Говори как я говорю!» Ну я и сказала, а там оказался Клебанов, не разобрался и всыпал. Дней через 5 приехал из штаба фронта Рождественский (помнишь полковник). Вот при нем и отменил арест. Во второй раз при переезде из Филимовичей в Пружаны, разозлившись на Киктевича, я не стала упаковывать аппаратуру, отдала на откуп Лукиенко. Тот «упаковал» и потеряли штепсели. Вот тогда-то у тебя и взяли свободный коммутатор, а мне объявили 5 суток, но опять не сидела. А третий раз считаю заслужено. Уже перед демобилизацией девчата мыли ноги перед сном и налили в кухне. Дмитренко был «под газом», увидел и приказал мне поднять девчат, чтобы они вымыли пол. Он ушёл, я взяла ведро и тряпку и мою, а он взял и вернулся. Ох, побагровел! Как же – Тарасова не выполнила его приказ. И хлоп 5 суток. Но сидеть я не сидела ни дня.

4.3.1977
Ну чтож, давай разбираться где это забытое тобой Кадное. Из твоей памяти многое выпало.
Из Ливны мы никуда не уезжали, а ты и Фадеев были в Колины, Архангельское, Малоархангельск, Змеевка. В начале марта 1943г. мы все снялись и на машинах (в два рейса) приехали в д. Екатериновка – это от Ельца 15 км. в сторону Задонска – Воронежа. Там мы были два дня и пешком сначала, а потом – кто как, пошли на отдых в г. Ефремов. Отдыхали дня 3-4 и двинулись на Воронеж, а хозяйство было в Екатериновке. В Воронеж мы вошли был ещё снег, а вышли обратно в Екатериновку – уже снега не было. Снялись и наш взвод стоял от Ефремова 12 км. (там села Пожилино, Кукуй), а хозяйство было в Кадном. Это 45-50 км. от Ефремова в сторону Тулы по шоссе. Село Кадное было как раз на шоссе. Кухня была через дорогу от штаба в саду. Из Кадного Фадеев попал в госпиталь (мы были 5 человек нас в это время в Кукуе), в Кадном и появилась у нас Мария Кирилловна, а до неё была врач Граник – помнишь такая пожилая маленькая еврейка была? Из Кадного взяли от нас Денисова Вас. – политрука нашего капитана. Там долго стояли. Мы потом тоже пришли туда. Зоя, Сима, Нина, я, Дуся были здесь же, а Люба и Тося где-то км. 25 от Кадного. И из Кадного мы ночью тронулись в Моховое. Шли ночь и чуть ли не весь день. Вот тогда ты остался в Новосиле. Это же моя родина и Дуся сё удивлялась почему так грязно и плохо живут люди, нет ни полов, ни построек. В Новосиль мы пришли утром часов в 8-9. Город разбит, переехали реку и кругом ни кустика, ни деревца, а люди у жилищ. Я тогда и говорю ей: «Вот, смотри, тебя сейчас высадить здесь и что бы ты стала делать, полы мостить?». Тогда она поняла, что леса нет и о полах нечего думать.
Штаб стоял в Моховом не сразу, а переехали неделю спустя или даже больше. А где он был – не знаю или в Хомутове или в Верховье. В Моховое мы пришли часов в 5-6 вечера (летом ещё день), развернули связь и я чуть не уснула у телефона. Был военпред Волков ст.л-т, он отправил меня поспать. Уснула я в шалаше часа 1,5-2. Пришла, подменила Киктевича. Он и Люба спали в этом шалаше, а я и Тося дежурили и Волков с нами. Лукиничны (?) ушли на повреждение. Вдруг требуют из штаба фронта Киктевича к телефону. Я пошла за ним. Бужу, а он приподнимается и опять падает. Никак не могу поднять. Вдруг как начали обстреливать, бомбить! Я на него и Любу бах поперек! Сразу проснулись. Было так минут 35-40. Стихло, выбегаю, в свою землянку бегу. Тося под столом, Волков вдоль землянки лежит. «Живы?» «Живы». Выбегаю на улицу и слышу: «Помогите, люди, есть люди живые?». Подбегаю парень лежит с оторванной правой ногой выше колена. Затягиваю ему ногу жгутом и спрашиваю: «откуда, как зовут, год рождения». Отвечает: «Из Горьковской области, Николай, 1925». Интересный такой!... У нас всю связь перебило и вот мы трое – я, Люба и Киктевич – за 35 минут восстановили 13 пролетов и 7 связей. Клебанов кричит «Почему не отвечали?» Киктевич сказал. Он и говорит «Я приеду утром. А много жертв?». Киктевич «По трупам ходим.» Он: «Ну ладно, я пришлю Личадеева» (был парторг солдат). Ох мы и смеялись потом.
А уж потом пошли на Орел. За Орлом наше хозяйство стояло сначала в совхозе Плещеево, а как поселок назывался не знаю (эт 7 км. от станции Стальной Конь). Там и вы были, т.к. Сима, Зоя были там, мы приходили не раз за продуктами, а мы в это время с Дусей были посланы в 916 ФПАС для обеспечения их связью. Мы долго были там, вы уже ушли под Карасев. Хозяевам мы понравились и они хотели забрать на с собой, чтобы иметь постоянных связистов, а нам было дико с артиллеристами и мы дали в штаб телеграмму. Наутро приехали Клебанов и Киктевич, взамен нас привезли Симу и Тосю, а нас взяли под Карачев, если, мол, и прикажут тех девчат отдать, то не так жаль. Оттуда пошли на Брянск, Почеп, Унеча (штаб стоял в это время в Писаревке), а оттуда вы все уехали в сторону Гомеля, а я только что стала поправляться (болела я паратифом и лечила меня дома М.К. Клебанов не разрешил сдать меня в госпиталь и без сознания на лошади перевезли из Унечи в Писаревку) и меня не взяли. Я после догнала свой взвод в Ветке (скажешь тоже не не знаешь? Ты и Киктевич однажды после в поле и нашли у стожка «бабочку». Взяли а она зашипела. Бросили, но отбежать не успели и в сумерках идет Митька держится за шею, а на шинели кровь. «Шура, вытащи осколок!» Я испугалась, всё-таки это же Митька! Тащу – он кричит. Осколок рваный да и глубоковато, а свет-то – коптилка. Потом он достал скальпель, которым карандаши очинял и концы проводов зачищал, дал мне и я стала «хирургом». Подрезала ранку пошире, пинцетом захватила осколок, вытащила, одеколоном залила всё. Ничего, зажило, а метка есть и сейчас. Вот тогда он, уткнувшись мне в колени, кричал (а я тащу) «Шура, я тебя люблю!» Мужики смеются, говорят – «не режь много, любит ведь»).
А дальше – штаб в Речице, мы в Довске, а ты в Годиловичах. Потом вы ушли, а я с Тосей была, забрали твоих 8 человек, мужчины снялись с КИПа-17 (Довск) и шли 2 дня, догоняли вас. Догнали в Бортниках. Помнишь, ночью мы приехали (вы нам посылали две подводы навстречу), вы были в сарае, все спали, в т.ч. и Киктевич, а ты сидел ждал. Я и доложила тебе (мне-то все равно кому доложить, тем более твоих было 8 человек, а наших со мной 5), а Киктевич не спал, слушал и потом взъелся на меня почему я его не разбудила, а доложила тебе. Тут у нас и получились ножницы с ним, позднее я ему сказала о Семерине.

27.1.1980
Коля, ты вспоминаешь, что вам тогда послали по 100гр. водки и по 200 гр. муки. А ведь тогда раздали всё продовольственные склады (они горели) и мы сидели недели 2 на заварке (заваривали ржаную муку), думали кишки-то у нас склеются.
Мы с Дусей в Ливнах приняли первое боевое крещение. Не обошлось и без слёз. Двое в доме, окна вылетели, с потолка сыплется на аппаратуру, угол отбило снарядом, она у одной стены, я у противоположной, собрались уже умирать, начальства никого нет, провода все перебиты, убедились что связи нет и побежали в подвал. Глядь, а там и Клебанов, и Коломиец, и Денисов, и Присяжнюк наш. Переживали мы за Митьку, он был на линии и сказали что его убило. Вдруг будто ныряя в воду, летит в подвал (13 ступенек) Козорез, за ним вбегает Манешин и Митька. Мы от радости готовы были целовать их.
Опустили КИП в другой подвал, нас с Дусей током бьёт пока мы провода прибили по стенам да испытали. Притащили кушетку, я собралась там спать т.к. день, ночь и ещё день не спала. Вдруг приходит Клебанов – «Вот, хорошо, я тут лягу». Так я и пошла опять в дом.